Сибирские огни, № 9 - 1983

горло, грудь продолжала дышать. Легкие получали воздух. Воздух по­ ступал в легкие не из горла, а откуда-то еще. Теперь он уже ясню понимал, что умирает, но любопытство не по­ кидало его. Не хотелось умереть, не разобравшись во всем. Когда вдруг выясняется, что у тебя нет ни носа, ни рта, ни языка, ни нёба,— неудивительно, если не досчитаешься чего-нибудь еще. Но это же невероятно — в таком состоянии человек должен умереть! Ведь нельзя же в самом деле лишиться чуть ли не всего себя и все-таки остаться живым. С другой стороны, если ты так ясно сознаешь свои потери и можешь думать о них,—значит, ты жив. Разве мертвецы думают? Мертвецы не любопытны, а тебя одолевает любопытство, и, следова­ тельно, ты еще не умер. Он попробовал подвигать мускулами лица, напрягая их что было сил, но ощутил лишь пустоту. Там, где были рот и нос, теперь, видимо, нет ничего, только дырка, перекрытая бинтом. Он попытался опреде лить размеры этой дыры как-то отграничить ее края, нервами и порами лица ощутить ее очертания, выяснить, куда и насколько она про­ стирается. Но это было то же, что вглядываться в кромешную тьму, пока глаза не вылезут из орбит. Это был какой-то полуосязательный про­ цесс, стремление что-то ощутить кожей, непослушной приказаниям мозга. Нервы и мускулы его лица, словно змеи, ползли вверх, ко лбу. Дыра начиналась у основания гортани, как раз там, где полага­ лось быть челюсти. Теперь он чувствовал, как кожа окаймляет ее края. Она расширялась и почти достигала ушных раковин, если хоть они остались. А верхний край.ее проходил, кажется, где-то над переноси­ цей, которой тоже не было. Значит, не было и глаз. Их просто не могло быть. Он был слеп. Странно, но он не почувствовал ни малейшего волнения. Он был спокоен, точно владелец магазина, который, производя весеннюю ин­ вентаризацию, сам себе говорит: так, значит, глаз нет, надо включить их в список заказов. У него не было ни ног, ни рук, ни глаз, ни ушей, ни носа, ни рта, ни языка. Что за бредовый сон, что за чертовщина! Должно быть, это все-таки только сон. Надо немедленно проснуться, не то он спятит. Живые такими не бывают. В подобном состоянии че­ ловек мертв, а <эн жив, значит, это неправда. Просто ему что-то снится. Но это не был сон. Он мог сколько угодно твердить себе, что это сон, но ничто бы не изменилось. Потому что это была явь. Теперь он представлял собой лишь кусок мяса, нечто вроде крупных хрящевых срезов, которые старый профессор Фогель показывал на уроках биологии. Хрящи не содержат в себе ничего, кроме какой-то отвлеченной жизни, и могут расти в определенной химической среде. Однако он возвышается над хрящом. У него есть мозг, и мозг этот мыслит, чего профессор Фогель никак не мог бы сказать о тех хрящах. Да, он мыслит, а это чего-то стоит.. Но нет же! Нет, нет, нет... Так жить невозможно, так можно только сойти с ума. Однако он и умереть не мог, ибо не мог покончить с собой. Если бы хоть дышать, как все, тогда другое дело, тогда бы он умер. Вроде бы непостижимо’ но факт: задерживаешь дыхание и погибаешь. Но он и дышит не так. Легкие сами качают воздух, и он не может отключить их. Он не мо­ жет ни жить, ни умереть. Нет, нет, это неправда. Нет, нет, нет... Мама! Мама, где ты? Скорее, мама, скорее разбуди меня. Меня одолевают кошмары; мама где ты? Мама, скорее! Я лежу вдесь. Здесь, мама. Здесь, в темно­ те. Возьми меня на руки, убаюкай.., Баю-баюшки-баю... Вот так, а