Сибирские огни, № 9 - 1983

Пианино звучит в такт, звонку, звонок —в такт пианино, а на самом деле —это всего лишь мертвая тишина, и одиночество, и одно-единствен- ное желание — слышать. Вот луна озарила леса и луга, И птицы вздыхают, и ветер шуршит... ГЛАВА ВТОРАЯ МАТЬ ПЕЛА НА КУХНЕ. ОН СЛЫШАЛ, КАК ОНА ТАМ ПОЕТ. И. звук ее голоса был звуком родного дома. Вновь и вновь она напевала один и тот же мотив. Слов не было. Только мотив. И пела она каким-то отсутствующим голосом, точно думала о чем-то другом, а пение было для нее лишь бесхитростным способом убить время. Она всегда пела, когда была чем-то занята. Пришла осень. Тополя стали красно-желтыми. Мать работала и пела на кухне возле старой плиты, которую топили углем. Она помеши­ вала яблочное повидло, пузырившееся в большом тазу. Или консерви­ ровала персики. От них по всему дому разливался густой пряный аромат. Она варила желе. Над плитой висел мешок с фруктовой мякотью. Вязкий сок стекал сквозь мешковину в таз, на краях которого оседала плотная розоватая пена. А в середине таза сок был прозрачным и красным. Дважды в неделю мать пекла хлеб. В леднике постоянно стоял кувшин с закваской и она никогда не беспокоилась о дрожжах. Хлеб получался пышным и поджаристым, иногда поднимался на два-три дюйма над противнем. Вынув караваи из печи, мать смазывала коричне­ вую корку сливочным маслом и давала хлебу остыть. Но еще вкуснее были булочки. Мать ставила их в печь с таким расчетом, чтобы они поспели к самому ужину. Булочки с пылу, с жару —просто объеденье! Их разрезали, мазали маслом, и оно тут же плавилось; сверху наклады­ вали какой-нибудь джем или варенье из абрикосов с орехами, и тогда ничто иное в рот не лезло, хотя на столе была и другая еда. А иногда, особенно летом, на ужин давали толстый ломоть хлеба с куском холод­ ного сливочного масла. Посыплешь сверху сахаром— и никакого пирож­ ного не надо. Или стащишь на кухне толстый кружок сладкого бермуд­ ского лука, положишь меж двух горбушек хлеба с маслом, и хоть весь мир обойди — вкуснее ничего не найдешь. Осенью мать целыми днями, даже неделями напролет, почти не вы­ лезала из кухни. Она консервировала персики, вишню, малину, чернику, сливы, абрикосы, варила варенье, джемы, желе и маринады. Она рабо­ тала и пела, пела своим отсутствующим голосом одну и ту же мелодию, без слов, потому что думала о чем-то другом. На углу Пятой и Главной улиц продавались горячие сосиски. Сутулый торговец, тщедушный и с одутловатым лицом, всегда был рад поболтать с покупателями. Он был единственный сосисочник на весь Шейл-Сити и, значит, полный монополист в этом деле. Поговаривали, будто он наркоман и порой бывает опасен. Однако он всегда вел себя тихо, а уж сосиски у него были —пальчики оближешь! Над его плитой висел газовый фонарь, и каждый, кто подходил, с наслажением вдыхал чудесный аромат лука, поджариваемого сразу на двух горелках. Соси­ сочник приходил на свой угол к пяти или шести вечера и стряпал эту вкуснейшую снедь до десяти или одиннадцати. Чтобы купить сэндвич с его сосисками, приходилось постоять в очереди. Мать очень любила эти сэндвичи. По субботам отец допоздна рабо­ тал в магазине. Вечером сын отправлялся к отцу и ждал, пока тому вы­ дадут недельное жалованье. Около десяти, незадолго до закрытия мага­ зина, отец давал ему тридцать центов —стоимость трех порций Тогда он мчался со всех ног к сосисочнику, выстаивал очередь и просил три порции с луком и сладкой горчицей. К тому времени отец, покончив с 20 ’