Сибирские огни, № 9 - 1983

няшний день, а поняв это, научишься от­ вечать за свои тгоступкй».’' ' -- '■■ ’ ' С этого момёнта начинается суровый пе­ ресмотр прежнего опыта жизни —его от­ ношений с Кехой, Настей («почему мы так крикливо, неумно жили?») и выработка Мо­ ральной программы бытия («надо дальше без подлости жить»). Острее ощущается связь времен, ответственность перед отцом, которого давно нет в живых, приходит пер­ вое понимание того, что и в мирное время, в условиях отлаженной действительности есть свои пороги нравственных и духовных трудностей, которые необходимо преодо­ леть, чтобы стать личностью. Сереге — главному герою повести «Про­ водины» — тоже семнадцать, но и его жизнь полна беззаботности. Как и герой «Караульной заимки», он растет б'гз отца, но тоже никогда не бедствовал, не знает ни нужды, ни лишений, вообще полностью, освобожден от обязанности заботиться о благополучии семьи, думать о куске хлеба насущного. Благодаря неусыпным старани­ ям сердобольной матери, ее неустанному труду он «обут, одет, здоров и красив». Все делая для того, Чтобы сын «нужды не знал», мать по сути утрачивает возможность духовного влияния на него; тонкие внут­ ренние связи между ними оказываются ра­ зорванными. В результате такого воспита­ ния гармония личностного развития Сере­ ги разрушается: при внешней красоте, фи­ зическом здоровье он не способе^ к глубо­ ким чувствам, сопереживанию и самоана­ лизу. В соответствии с этим складывается у не­ го свой идеал «красивой жизни», из кото­ рой полностью исключается самоосознание: «...не таясь курить, выпивать, сколько хо­ чешь ходить в кино, катать девчонок из ме­ дицинского училища, вечера напролет прот водить на танцах и в веселых компаниях, одеваться, как Алик из телеателье...» В кон­ це концов даже мать Сереги в отчаянии восклицает: «Души, что ли, у тебя нет?..» Да, с душой у Сереги действительно пло­ хо, не вызрела душа его, вместо дущи у не­ го вакуум, пустота, но пустота угрожаю­ щая, опасная и для него, и для других. Это пустота агрессивная, беспокойная, рвуща­ яся к заполнению, а то, чем она заполняет­ ся, Cepera -контролировать не может. В по­ исках внешних раздражителей он рвется на улицу, и при том безразличном, нерефлек­ тирующем сознании и поверхности чувств, которые его характеризуют, далеко не слу­ чайным выглядит совершенное им преступ­ ление: сначала они с дружком, вымогая деньги, избивают ни в чем не повинного человека, а затем и преследующего их ми­ лиционера. Конечно, писатель до чрезвычайности да­ лек от того, чтобы всю современную моло­ дежь «¡типизировать» в образах Вовки или Сереги, но именно эта затянувшаяся ин­ фантильность, инертность социального чув­ ства, гражданская безответственность оказа­ лись в фокусе его писательского внимания, заставили обратиться 1и к исследованию причин опасного, заболевания, и к поискам средств его исцеления. И если в социально­ типологическом плане Вовка и Cepera пред­ ставляют одно й то, же явление, то в ин­ дивидуально-психологическом смысле они глубоко различны: Cepera закоренел в эго­ изме, бездумность его более агрессивна, и для того, чтобы проснулась его душа, нуж­ ны более сильные, чём Для Вовки, импуль­ сы, потрясения и уроки. А главное, Cepera уже успел укрепиться в своем праве на опеку со стороны «взрослых» и с циничной готовностью снимает с себя ответственность за качество своего «я», освобождает себя от необходимости душевной работы.' «Ду­ маю исправляться,— беспечно заявляет он, оказавшись в результате всех своих жиз­ ненных прегрешений на трассе, в бригаде лесорубов,— Был плохим — буду хорошим. А вы теперь меня перевоспитывайте». Надо ли говорить о том, как точно схва­ тил Cepera особенность некоторых сторон нашей педагогики, подчас отгораживающей человека от активного выявления своих сил, парализующей его способность к само­ развитию. С иронией изображает писатель тех многочисленных шефов, воспитателей, наставников Сереги, которые стремятся вложить в него какие-то готовые истины, но не бпособны привить ему первоисходные начала деятельного добра, совести, чести, долга, придйть ему энергию самоосуществ- ления. Авторская концепция личности выверяет­ ся в повести «Проводины» многократно. Судьба, характер Сереги просматриваются на перекрестке многих других судеб, и х а­ рактеров, других типов поведения. Отсю­ да густая заселенность повести героями. И поскольку они соприкасаются с главным героем в границах короткого отрезка вре­ мени, а писателю необходимо дать развер­ нутое представление о каждом из них как определенном типе личности, то в связи с этим особые художественные права прио­ бретает в повести ретроспективный план, И в принципе нельзя согласиться с оценкой этой особенности повести В. Шугаева как своего рода досадного творческого просчет та. «Это изложение отдельных судеб, сдоб­ ренное обстоятельными отступлениями (на­ пример, история отношений Геночки с ро­ дителями, их многолетняя нравственная война),— утверждает один из критиков,— в какой-то мере нарушает композиционную стройность и мешает следить за . главной сюжетной линией» *. Возражений это вы­ сказывание вызывает много. Во-первых, не «сюжетная линия» — глав­ ное в повестях В. Шугаева, главные собы­ тия у него происходят внутри человека, в «душе». Во-вторых, стоит оглянуться на современную повесть, чтобы убедиться в ее пристрастии к ретроспективным планам по­ вествования: они существенно углубляют ее жанровую емкость и без них нельзя представить себе творчество Б. Васильева, Ю. Трифонова, В. Быкова, В. Белова, И. Друце, Ч. Айтматова. И, наконец, в-тре­ тьих, .обилие ретроспективных планов в повествовании — для В. Шугаева не сю­ жетно-композиционный прием, который можно' использовать, а можно и избежать, это сама специфика его художественного письма, его творческий почерк. Чаще все­ го ретроспектива ведет в детство, которо­ му писатель придает особую роль в стано­ влении личности, объективно полностью со­ лидаризируясь с Я. Корчаком, утверждав- ---------------- \ ' Лариса К р я ч к о . Исследование или лишь констатация? Журнал «Москва»; 1969. № 3. с. 217.