Сибирские огни, № 9 - 1983
Лёля-то урожденная петербуржанка, как говорится, презирала нас, вах лаков! — Ну что вы, ей-богу, такое говорите, Боря! Да она, по-моему, была тогда даже влюблена в вас, моя Лёля, это в десять-то лет! Лидочка протянула удивленно: — Надо же!.. Борис покраснел и, улыбнувшись, вспомнил то единственное лето, когда Надежда Федоровна привезла дочь на родину, и они. жили тогда в большом деревянном доме, где был старый, одичавший сад с зелены ми яблочками-ранетками, он и сейчас помнил их вкус и оскомину, и запах сада, и ограду, оплетенную гроздьями хмеля, надменную загоре лую девочку с косами до пояса. Вспомнил, как мать мыла на веранде своей дочке волосы нагретой на солнце водой, настоянной на листьях и бледно-зеленых соцветьях хмеля, а потом девочка сушила их, а мать, сидя рядом накручивала концы ее мягких пушистых прядей на указа тельный палец и крутила, пока каштановый шелковистый локон не высы хал... вспомнил, как пахнут стены, ступеньки, перила разогретого солнцем деревянного дома... Саша появился в комнате, рассеянно и отрешенно оглядел всех и шагом лунатика направился к Надежде Федоровне, в вытянутой и застывшей руке он что-то держал: — Бабушка, я вот что нашел...— Надежда Федоровна остолбенело смотрела на новенькую сторублевку, несмятую, незапылившуюся. Лицо мальчика горело, глаза были странно полузакрыты, он то/ли спал на ходу, то ли остерегался смотреть на взрослых. Лидочка, вскрикнув непонятное, бросилась в прихожую к дорожной сумке, стала лихора дочно выкидывать из нее вещи, пересмотрела карманы сумки; щелкали металлические кнопки, вжикали молнии, куча белья и бумажек росла на полу, метеором она бросилась к вешалке, сбросила свой плащ, сдернула с крючка мягкую сумочку на длинном ремешке, выхватила мужнино портмоне, лежавшее для надежности там, вновь вжикнула молния, и раздался обезумевший вопль: — Боря! Аккредитивы здесь, а ста десяти рублей нет, нет! Вор! — Она дернула сына за шиворот, затрясла его за плечи, голова мальчика моталась, зубы стучали, он даже не пытался оправдываться. Надежда Федоровна изумленным изваянием застыла у стены. Борис резко ото двинул жену в сторону: — Прекрати сейчас же! Но она продолжала, почти плача и истерически всхлипывая: — Нет, ты подумай! Такого еще никогда не было! Ему шесть лет, а он уже вор! Вор! Муж зажимал ей рот, Сашенька вжал голову в плечи, бочком ото двигаясь, он старался спрятаться за спиной Надежды Федоровны, а та, в совершеннейшей растерянности и испуге, выставляла его перед собой, что-то неразборчиво пытаясь вымолвить, хотя это вряд ли можно было назвать речью: — Да как же это... нет, это нельзя... зачем... ведь у нас никогда... Лёля появилась из своей комнаты и секунду смотрела на этот бедлам, абсолютнейше абсурдную сцену. У нее мелькнула мысль, что в таком вот ритме и следует играть сцену смятения, когда действующие лица узнают что-то грозное,— ключевую, кульминационную сцену. Ка залось, что нелепость ситуации, сбивчивость текста, дисгармония ми зансцен были созданы и подчеркнуты безошибочной профессиональной рукой режиссера. Из центра группы ее резанул слишком утрированный для хорошего вкуса актрисы пронзительный безобразный крик: — Вора! Вора вырастили!.. Мальчик бесшумно, сдавленно рыдал. И тут Лёля поняла! Она закрыла его руками, крепко прижала к себе: — Не надо, не кричите... это я виновата... — Лёлечка, доченька! Что ты говоришь? — голос Надежды Федо ровны из растерянного превращался в возмущенный, даже гневный!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2