Сибирские огни, № 9 - 1983

определила?.. Подожди, голубонька, немножко, а?.. Ну, с недельку... я сейчас восемьдесят никак не могу, ты знаешь, без гроша...— Лёля крепко расцеловалась с дорогой Мариночкой и стала заниматься гри­ мом. Она держала перед собой маленький мольбертик с зеркальцем и кисточками сначала прикасалась к краскам, потом к векам. Мазнула- легонько под бровями белым, пониже — сиреневым, потом, еще ниже — голубым и обвела вокруг глаза черным перышком, тронула губы оран­ жевым карандашиком в блестящем футляре, из большой хрустальной пудреницы попудрилась розовой пудрой, и в воздухе поплыло облако. Саша смотрел, как во сне, на преображающееся лицо сидящей рядом- с ним волшебницы! Под гримом заблестели и стали еще темнее зелено­ карие глаза. Едва заметная голубизна под ними, как на фарфоровой чашке, переходила в такую же фарфоровую розовость щек. И наконец тетя Лёля обвела темным контуром свои красивые оранжевые губы, а сверху положила два блика, губы стали похожими на спелые ягоды. Она собрала волосы черненой пряжкой с зеленым камушком в тугой узел, подушила виски и шею «Фианс де нюи» — «Ночной невестой», купленными, конечно, у «дорогой» Мариночки,' окинула себя взглядом,* а потом свое отражение в зеркале и спросила у Сашеньки: — Ну, как?.. Годится? Однажды он набрел в лесу на поляну, на которой смуглый, заросший черной бородой человек рисовал картину. И каждое утро Сашенька смотрел, как он ставил подрамник, развертывал дорожный мольберт с красками (по слогам человек, Владимир Михайлович, повторил для Саши слова «моль-берт», «под-рам-ник») и начинал писать этюды. Даже тогда у Сэшеньки сердце замирало не так, как сейчас, когда тетя Лёля смотрела на него, а оно вдруг куда-то падало. На стене — отдельно, больше там ничего не было — висела картина: сказочный жираф, застывший в синем-синем воздухе, смотрел кроткими, замененны­ ми, как у тети Лёли, глазами, куда-то вдаль. Точнее, он стоял боком и виден был только один глаз, мечтательный и навек изумленный... - Тетя Лёля спросила: Ты будешь спать или картинки рассматривать?.. Поспи немнож­ ко, маленький! Но Сашеньке уже совсем почему-то не хотелось больше спать, наоборот, ему хотелось бегать, кричать, сделать что-нибудь особенное! Чувство восторга распирало ему грудь, и он вскочил с тахты, спрыгнул с силой и почти ударился лбом об угол серванта. — Сашенька, ты пока пойди к ним, милый, мне одеваться надо, а потом придешь снова, хорошо? —Мальчик преданно глянул ей в глаза и заскакал на одной ножке из комнаты. В комнате Надежды Федоровны, не похожей на Лёлину ни обста­ новкой, ни цветом обоев, было бело от чехлов на креслах, на подокон­ нике стоялой разнообразные — от крошек до больших, с листьями-пика­ ми, семейства кактусов. Висел старый, хотя и ничуть не поблекший абажур оранжевым колокольчиком, наверное, под ним хорошо было чаевничать, вся обстановка комнаты располагала к уютной, спокойной беседе. Такие минуты проходят как бы незаметно, мы редко отдаем се­ бе отчет: какое это счастье — мирный вечер, и все родные рядом, и жи­ вы, здоровы... Только когда беда опрокидывает, ломает, разрушает казавшуюся слишком спокойной и скучноватой, жизнь, с какой тоской, переворачивающей душу болью, вспоминаем мы и тепло, и свет, и сча­ стье родного дома, и родные лица рядом... Надежда Федоровна пока­ зывала Борису старый-престарый альбом с фотографиями Маши и Нади... Фотографии канувшего детства. Оказалось, что его молчаливая, сухонькая мама, незаметно и давно состарившаяся, уставшая от возни по дому, с двумя внуками, огородом и небольшим садом — от всех этих и других забот, не говоря уж о том, что она не дождалась с фрон­ та погибшего мужа,— оказалось, что его старушка славилась когда-то веселой, отчаянной смелостью и озорством: свистела в два пальца, переплывала их широкую, быструю реку в самую страшную грозу,