Сибирские огни, № 8 - 1983

Ресторанов он не выносит. Как и всякую двусмысленность. «Там официант, еще только подходя к столику, вступает с тобой в скрытую борьбу — вроде перетягивания каната — и победит. А ты сидишь и ту­ жишься делать вид, что о т дых а ешь . ' К тому же это— место, спе­ циально отведенное для того, чтобы порядочные женщины там не по­ являлись...» Наверное, он прав. Наконец после занятий я спускаюсь в вестибюль; там на стене в укрытии газетных стендов висят телефоны-автоматы. С кафедры этот разговор невозможен. На стендах студенческие стенгазеты —какая искристая, раскован­ ная сила ума, и куда это все девается потом? У нас, например? Ах, сейчас вопрос не в этом... Я набираю номер, но на последней цифре спотыкаюсь: а может, мне не звонить совсем? Уйти убегом — как делал мой отец: гармоху под мышку и крадучись из дома вон. Потом мать, потерявши голову от за­ бот и злости, прибегала за ним прямо к застолью, прижав к себе для пу­ щего страдания маленького Тольку, моего старшего брата. Толька глу­ по хлопал глазами и ничего не понимал —он и сейчас такой... Бабы ну увещевать ее: не хотелось им упускать гармониста: только-только пляска пошла. Перемигивались с понятием: успокоить бы Нюру да спровадить. Кто-то вливал ей в рот стопку браги, она отплевывалась, вырывалась и по-бабьи голосила, ее тянули за стол, лицемерно уговаривая: «Нюра, да ты сядь, выпей, ну глянь: все гуляют, я вот тоже еще посижу чуток да домой. Останься, Нюр, вместе и уйдем!» Но солидарные бабочки, же­ ны пьяниц, отнимали ее из вражьих рук и уводили домой, сплюнув на­ последок: «Пошли, Нюра, а ну их всех!» Отец при этом нарочно глупел, чтобы оставаться непричастным, и только ухмылялся. Его обнимал какой-нибудь суровый друг, кривился: «Бабье!» и убежденно наливал себе и ему по стопке. Они выпивали: друг — с возмущенным чувством справедливости, а отец —так просто, и снова он растягивал мехи, бабы с привизгом плясали, выкрикивая ох­ рипшими голосами частушки, мол, «матушки да тетушки, спите без заботушки», а с дочерьми вашими, дескать, все будет как надо, потому как «по деревне мы идем», и прочее. Домой приползал, напившись до полной безответственности, чтобы спать и не слышать слез и упреков. На следующую гулянку вывернется наизнанку, а убежит. Глазам стыдно, зато душе радостно, как говорят. Я очень понимаю это чувст­ во — именно оно сейчас и напрашивается... Я набираю последнюю цифру. — Миша! Обычно я говорю «Мишка».., — Я задержусь сегодня... Это для Шуры! Приехал из какого-то за­ полярного города Ректор — по делам — бывший Шурин... ну, я не знаю, у них какие-то полупогибшие отношения прошлой полулюбви и, может, еще не все пропало. Он пригласил Шуру к себе в гости, а Шура просит меня пойти с ней — для прикрытия, понимаешь? Ей одной неудобно. — Куда?— спрашивает Мишка.— Куда в гости? — А в гостиницу,—отвечаю я как можно невиннее.—Он в гостини­ це остановился. Благодарю стенды за тень. Благодарю вестибюль за шум перерыва: не так гулко раздается моя ложь, и от этого ее как бы меньше. Студентки перед зеркалами надевают свои богатые шубы и застен­ чивые пальтишки. — Ну что ж...— неохотно сказал Мишка и задумался. Я бросила: — Ну, пока! — и быстренько повесила трубку, пока он не накопил сомнений и новых вопросов. У-уф! Упарилась. Итак — г уляем!