Сибирские огни, № 8 - 1983

кофе в четыре чашки, мы скомканно его сглотнули. Ах, кофе дело тай­ ное, его надобно пить в одиночку. Ангелина что-то ровно и безмятежно говорила, я же не понимала —• слух мой был прозрачен для ее слов. Я вся была прозрачная от пережи­ той минуты проникновения духа, как поляризованный кристалл. Мишка пристально смотрел на меня — тоже прозрачными глазами. В таком состоянии мы никак не годились в компанию Ангелине. И вот — схоронили, вернулись, живем дальше. Я успешно преодо­ леваю день за днем, не то чтобы простив, а как бы з а б ы в себе все. Есть такая спасительная возможность у памяти. Я преподаю, бывает и радость, бывают и высокие приступы неж­ ности, и то, что возникает иногда в молчании, в музыке и побеждает все незначительное. Много всего умещается в жизни. Хватает, чтобы обойтись без обду­ мывания произошедшего — ну, произошло и произошло, время глагола прошедшее — и я жила бы д а л ь ше , в п е р е д — с прежней детской уверенностью, что все именно там, впереди — пока лбом не упрешься в стенку..- Я жила бы так, если бы не Мишка. Только глядя на него, я иногда в сомнении остановлюсь и приза­ думаюсь,— ведь он, беспрестанно мучаясь загадкой жизни, не может перешагнуть и идти дальше, пока не сковырнет тот пень, о который споткнулся. едь мы сами не догадываемся, как страшно зависим от того, к а к жили наши родители. У нас вовсе не отдельная жизнь, это только кажется. — Никогда мне все равно не долезть до той точки, до Шуриной точки сознания,— никакими трудами, а она без всякого труда, она про­ сто там родилась. К Шуре его неодолимо тянет зависть. Он как будто хочет разгадать ее секрет и перенять ее загадочное умение всех любить и чувствовать. Но ему никогда этому не научиться: слишком тяжек его внутренний гул, ему трудно отвлечься от него, чтобы услышать кого-нибудь другого. Он старается — но ему трудно. Ни с кем у него нет таких серьезных отношений, как с Шурой. Впрочем, других отношений он и не признает. То, что называется «не­ светский человек». С Ольгой вообще не разговаривает. Не может. Не знает языка. Между тем Ольге больше никто не звонит... Да... Ну, а у нас с Мишкой все утряслось — можно даже сказать, вос­ становилось. Как поют, «мы друг друга ни о чем с тобой не спросим»... Только не повторять легкомысленных шагов. И все. И тогда ни с какой стороны можно не ждать больше подвоха. Но однажды ночью вдруг проснуться, почувствовав близко от себя темный гул его неистребимого задума... — Не спишь,— упрекнула я, как в измене. Он помедлил. — Лиля, ведь я тебя обманул,— тяжко вымолвил он. — Ничего ты меня не обманул, не выдумывай! — набросилась я. Не хочу! — только-только все утихло, пересидеть бы в тишине, в глубине, отдохнуть, а он все баламутит воду, правды домогается! Я обняла его и закрыла ладонью рот. К черту его правду, я хочу тихо и благополучно жить! Он переждал, рука моя расслабилась. Он высвободился. — Есть такой анекдот. Двое пьяных — еще по стакану и: «Ты меня видишь? Нет? И я тебя нет. Вот и замаскировались». ...Так же и мы. Страшно одному. Прижмешься ночью к другому в темноте — и вроде как спасся. Спрятался — и не найдут. т скажет: Или: