Сибирские огни, № 8 - 1983

— Я нашел вам место дворника, как раз сегодня. Хорошо, что встре­ тил, а то собирался завтра звонить. Отец молчал. Мишке надо было уже выходить, он наспех объяснил, куда следует явиться. Отец пробормотал что-то вроде «Ничего... Я у Анатолия... Не нужно ничего...», но Мишка еще раз настойчиво повторил адрес. И только когда вышел, а автобус ушел дальше, Мишка сообразил, что Борис Ер- молаевич заблудился, что этим автобусом ему не доехать до Анатолия, и это было досадно, потому что время позднее, и трудно будет Борису Ермолаевичу теперь правильно сориентироваться. Когда нашли отца, из кармана его полушубка выглядывала плюшка за двадцать две копейки, надкушенная, и Мишка тоже эту плюшку запомнил. В ту ночь сильно окреп мороз, и, может быть, я вставала закрыть форточку, замерзнув под одеялом. Но должны же были мы почувствовать его смерть! Или она пришла неслышно, и он не послал того прощального импульса страха, от кото­ рого затосковало бы кровное сердце? Говорят, когда замерзают, то просто сладко засыпают, неслышно отходя... Какой тут импульс? А мо­ жет быть, и послал, да все спали, не обратили внимания. А если и про­ снулись от непонятной тревоги, то каждый эту тревогу объяснил по-сво­ ему. Я представляю: проснулась мама — крапчатый сумрак в окне, скоро утро, вставать, заносить уголь да топить печь... борщ ставить... Ох! А бабка Феня, может, и прислушалась тайно к какому-то голосу но она уже забыла чувствовать себя человеком. И сына забыла. Я проехала отцовский путь на автобусе, я прошла по лесу до лога, в котором его нашли лыжники. Автобус проезжал мимо т юр ь м ы , мимо с у м а с ш е д ш е г о дома , а также мимо м я с о к о м б и н а т а . . . Иначе и быть не могло. В лесу все было исчеркано вдоль и поперек лыжнями и дорожками. И как тут было заблудиться? — сперва подумала я, а потом, чем дальше в лес,— поняла, что именно потому и можно заблудиться, что лыжни путаются и пересекаются, как в лабиринте. И все-таки лес домашний, нестрашный, и вечер тогда стоял теплый — я так думаю, у отца не было мысли о самоубийстве. Мысль эта разрушительная, ужасная, а отец человек слабый, он бы не вынес ее. Скорее всего, произошло это нечаянно, само собой; скорее всего, он не запятнал сознания мыслью о самоубийстве, и ему удалось бестревожно заснуть под деревом. Ведь зачем-то он покупал себе эту плюшку... Наверное, небо ночью очистилось, звезды обнажились к морозу и сияли, но он, я думаю, не посмотрел в небо и не взмолился богу, отцу своему, в страхе остаться одному в такой час; и про свою прошедшую жизнь не вспоминал, а то выходило бы, что он перед смертью как бы соборуется- Я знала своего отца — он как я, нет, он еще трусливее меня, он спрятал голову под крыло и просто' заснул, надкусив плюшку и про­ жевав застывший кусочек... А остальное запихал обратно в карман: впрок. А еще дня за три перед тем Мишка видел его темным вечером у гастронома: он привязывался к какой-то пьяной шлюшке. Га досадливо отмахнулась: «Уйди, дед!» и повернулась прочь, деловито высматривая среди прохожих подходящего человека. Дед стоял, обескураженный, не уходил, и тогда она оглянулась, попросила: «Уйди, дед, не путайся под ногами» и засмеялась искаженным, больным смехом. Я, слушая, опустила лоб на ладонь. Мне нельзя было смотреть на Мишку: не было сил сознаться ему, кто была эта самая женщина... наша с ним одноклассница, преданная мною, оставленная на погибель подруж- К З Г З Л Ъ К З о Мишка тогда остановился у стены гастронома, слившись с темнотой,