Сибирские огни, № 8 - 1983
Я подумала вдруг о своем ребенке, впервые такой мыслью: «А уж не родить ли мне его?» Мысль, конечно, показалась мне безрассудной, и я ее отвергла немедленно, но время от времени она невольно пробива лась через препятствие здравого смысла и пульсировала: «Нельзя оста навливать жизнь, есть тайные законы, не разуму их постигать!» И я вспоминала о своем животе, как о чем-то постороннем, отдельном от себя: там ребенок! — с уважением. Мишкин ребенок... А может, мне все-таки поехать к Мишке.— на работу или к дяде Гоше, где он, по всей вероятности, теперь живет, поехать и вернуть его. Не может быть, чтобы все так глупо, абсурдно кончилось! Уже. от первого огня обиды остались одни тлеющие угольки, но и они погаснут, если их не раздувать нарочно. Все само прогорит, и настанет пора помириться. — «Час-другой пролетит, словно птица, и настанет пора подкре питься»,— машинально декламирую я вслед своим мыслям. Это мы идем со Славиковым по улице — гуляем. Славиков сразу подхватил: — «Куда идем мы с Пятачком, большой-большой секрет! И не расскажем мы о том, о нет, и нет, и нет!» Любимая книжка моего сына, когда был маленький. Да, так вот просто пошли после занятий гулять, бродить, болтать, улыбаться... Вышли на улицу как будто не преподавателями, а перво курсниками, у которых еще ничего не определено в отношениях, и оба «на выданье», и неизвестно: может быть, он — как раз этот, с кем сей час вышла после занятий вдвоем погулять. После банкета в кафе Славиков чувствует некоторые права на меня. И я его почему-то не разубеждаю... — Рожать детей — это ужасное безрассудство,— говорю я.— Забо ты, обуза, а вдруг еще и война. Да и без войны: воздух кончается, вода кончается, мы — последние жители земли. Детям, которых мы рожаем, уже ничего не достанется. — Ну уж, скажешь — не достанется. Достанется! «Что и говорить, возражение очень основательное!» — язвительно думаю я. — А рожаем, чтобы задурить себя: мол, все в порядке, жизнь идет дальше. Биологический оптимизм. Ну и, конечно: держать в руках, об лизывать, от одной мысли во внутренностях тепло... — Откуда ты знаешь, у тебя же нет детей! — Но есть воображение. ...Да и дети могут быть,— вдруг добавила я очень серьезно. Славиков неприятно поежился: — Лиля, мы договорились, никаких серьезных разговоров и про блем! Мы — гуляем! («Да какие уж с тобой могут быть серьезные раз говоры!» —подумала я). Гу-ля-ем! «Куда идем мы с Пятачком, большой- большой секрет! И не расскажем мы о том, о нет, и нет, и...» Навстречу шел Мишка. Он увидел нас раньше, и когда я его заметила, на лице у него уже читалось полное и грозное проникновение в ситуацию. Уж что-что, а это он умел — проникнуть. Он надвигался неуклонно, напористо, и я внутренне заметалась: сбежать, скрыться, сквозь землю провалиться,— но ведь не провалишься, и тогда я с храбростью труса принялась мыс ленно отбиваться и даже нападать: да кто он такой? Какое он право имеет танком переть навстречу и взгляда не отворачивать? Кто он та кой, чтобы я боялась его? Но этот боевитый задор не помогал, я чувствовала Мишкино право убить нас здесь обоих, потому что прогулка эта со Славиковым во всей ее невинности подлее, подлее того, что сделал Мишка (если только он сделал...). И вот, он неотвратимо наступает, а мы со Славиковым, как пой манные ;— покорно ему навстречу, еще даже не зная, что с нами сделают, но бесправные и готовые к любому наказанию. И я под ручку со Сла- 60 • ' ' 13
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2