Сибирские огни, № 8 - 1983

гладь терпения и привычки, но все-таки на Мишку, я вижу, еще набира­ ется в нем немного сдержанной радости, как в пересыхающем колодце блестит на дне влага. У них с Мишкой друг к другу серьезное, молча- уважительное отношение. Как будто они понимают друг о друге самое важное. А больше ни с кем у них таких отношений нет. Вот приехал в дом еще один летний гость. Я с любопытством наблю­ даю. Поставил дорожную сумку, пожал тете Даше руку, она растеря­ лась, поклонилась: кто его знает, как там у них в городе полагается встречать родню — обнять по-русски, по-глупому—боязно. Гость тем временем присел на корточки перед толстым и строгим внуком дяди Федора: — Ну, где твоя мамка, а? Внук — палец во рту — озадаченно глядя на этого дядю, на всякий случай показал куда-то вбок. — Там? Там твоя мамка? — грозно уточнил гость.— Ух она, мамка, ушла куда-то! И выпрямился: достаточно. И перед дядей Федором, чтобы не подавлять его своей образован­ ностью, тоже «приседает на корточки». — Дядь Федь! — бодро говорит он утром, выходя во двор, где дядя Федор за верстаком строгает свои доски.— Ну-к, што, погода-то сегодня будет или как? — А куда ж она денется — будет! — спокойно отвечает дядя Федор и, прищурив глаз, запускает взгляд повдоль стесанной кромки доски: ровно ли. Гость подыскивает, о чем бы еще поговорить со стариком на рав­ ных, порадовать крестьянина беседой. — Пойду-кось, в речке умоюсь,— сообщает он. Мол, водопровод-канализация, то-сё, но наш брат — он и речки не испужается, ему и рукомойник не для ча. — Сходи, умойся,— соглашается дядя Федор и, оставшись один, усмехается и качает головой. А в войну, рассказывал Мишка, дядя Федор очнулся, раненый, около своей разбомбленной полуторки, и немецкие автоматчики разго­ варивали на своем страшном языке, стоя над ним. А тут — «пойду-кось, в речке умоюсь»... Гляди на него, гляди и запоминай, говорил Мишка, это последнее поколёние, они умрут — и мир останется без правды. Ну, так уж и без правды,— сомневаюсь я. Но себе я не доверяю, я доверяю Мишке, уж он-то знает, еще бы: у него »глаза — как два темных провала в ноумен. Пропасть. Я ворочаюсь, сна нет, окно едва выделяется во тьме серым квадра­ том. Вспоминаю — вот и вся утеха. Врываются, как радиошумы, свежие впечатления сегодняшнего банкета — я их гоню, хочу чистую, без помех, картину лета... Вот: дяди Федоров двор, вечер, гость шепотком зовет нас к зятю Володьке: «Пошли, там хоть молодежь! А что тут со стари­ ками!» Заботится о нас. , — Нам лучше тут. Иди один, — терпеливо отвечает Мишка. И ждет, как елку в детстве: вот кончится день, остановится кару­ сель насущных дел, и сядем за стол с дядей Федором и тетей Дашей. Потечет нечаянная беседа. Стол стоит в застекленной веранде, и с него никогда’ не убира­ ются хлеб, соль, мед. Экономная лампочка на двадцать пять ватт тле­ ет красноватым светом. Угомонились мухи. Мух много, но это ни­ чего. Ужин: хлебе медом и теплым еще, парным молоком, неслышно наби­ раются и падают, как капли, попутные слова, Мищка украдкой ловит их и блаженно размягчается, изредка взглядом подталкивая меня: мол,