Сибирские огни, № 8 - 1983

— Лиля, но ведь это же не взяточники какие-нибудь! Это совсем другое! Их и всего-то человека два-три. Ну, родственники, может быть, дети друзей. Вот если бы ты была врач, а я привела бы к тебе свою мать: прими! — ты бы что, сказала: идите дожидайтесь в порядке об­ щей очереди? Или: извините, ваш район обслуживает другая поликли­ ника, да? * . — Не знаю,— устало сказала я.— Мишка бы тебе точно сказал, а я не знаю. Я домой хочу... Шура посидела в задумчивости, покачала головой, потом встрях­ нулась: — Ладно! — Достала из сумочки полиэтиленовый пакет и поло­ жила в него два лангета с оставленного всеми общего блюда.— Отцу твоему,— пояснила она.— Не пропадать же добру, за него деньги п л о ч е ны ! Я посмотрела на нее с любовным укором —так, чтобы она поняла, какой она есть человек и как хорошо я к ней отношусь,— вздохнула и взяла пакет. А над Славиковым я сжалилась: — Не провожай меня, ладно? Славиков пожал плечами и изобразил на лице печальную готов­ ность покориться любому моему желанию, даже такому жестокому. Он довел меня до гардероба, подал пальто и неотрывно смотрел с. предан­ ной и страстной мукой. Я застегнулась, закуталась в шарф, ободряюще подмигнула. Он со всей невыразимостью любви и сожаления вымолвил: «Лиля!..» Я чмокнула его в щеку и, оглянувшись от двери, увидела, как он с поспешностью улепетывает в зал наверстывать упущенные де­ ла. Он был невысокий полный человек, и ноги, недостаточные для широ­ кого шага, вытягивались в струнку. Я пожалела, что увидела. На кого положиться, оглянуться на кого? Говорили в старину, свет стоит на семи праведниках. Это уж точно. Должен быть хоть кто-нибудь, не изменяющий — чтобы знать: не про­ падает правда, кем-то хранится. Был Мишка, ответчик мой, твердыня...— и где он? Дома отец спал. Опять на полу, опять перепившийся. Я легла в постель и закрыла глаза — не спать, а отгородиться... И опять я для утешения вспоминаю наше лето: те несколько дней в августе, непомерной важности несколько дней —все более возрастающей. ...Как он тогда заплакал, Мишка — над дядей Федором ли, над собой ли, над всеми нами — не знаю, но чувствую так: это было самое главное, к а к он тогда заплакал. А я еще не хотела ехать — неудобно, мол: даже и не родственник, а просто дядя Федор, которого Мишка любит. Сомневалась, но раз Мишка сказал ехать — значит, надо,—уж он-то знает. Попросил меня халат купить для тети Даши и тапочки для дяди Федора. Подарки. И все начиналось совсем обыкновенно. Впрочем, и после не случи­ лось ничего особенного — внешне, но — Мишка заплакал, а кто-нибудь когда-нибудь видел, как он плачет? Может быть, это и была главная точка моей жизни. И даже без всяких значительных событий. Дядя Федор старик. Они зимуют вдвоем с тетей Дашей в бйльшом, опустевшем доме. А летом жизнь кипит: пчелы гудят, дядя Федор на зиму сено косит, помидоры в огороде спеют, дети, внуки и племянники один за другим едут на мед с молоком. «Интересуются, значь это, по­ правиться»,— говорит дядя Федор не без иронии. «Интересоваться» — это любимое слово, очень вместительное — оно и надеяться, и хотеть, и любить, добиваться... На задиристого зятя Володьку усмехнется и пригвоздит: «Интересуешься, значь это, чтоб всегда твой верх был!» Не любит зятя. Конечно, дядя Федор уже ста­ рый, изжившийся человек, и там, где волновалась любовь, теперь ровная