Сибирские огни, № 8 - 1983

Узнав, что Мишка не появлялся, я потеряла всякую возможность идти' домой. Шура как-то почувствовала мое состояние — она вообще как локатор,— она всех чувствует и немедленно подставляет себя под­ поркой в том месте, где слабо. Пойдем, говорит, прямо сейчас в кино. Спасительная идея. Мы смотрели какой-то заграничный фильм ужасов, из воды выска­ кивали бутафорские резиновые чудовища, жутко рыча, и неуклюже хва­ тали бегущих в ужасе людей, пожирая ненужных для дальнейшего действия персонажей. Мы страшно развлекались с Шурой, а после кино зашли в кафе и поужинали. С бутылкой вина. В общем, было хорошо. Здорово отвлекло меня от тягостей жизни. Но тем не менее явилась я и домой. Было поздно. Пьяный в стельку отец спал в кухне, рухнув на пол вместе с табуреткой. Воняло водкой, две бутылки стояли на столе—одна пустая, другая наполовину. Стакан валялся, валялись сорванные станиолевые пробки. Я брезгливо пере­ шагнула через отца, взяла со стола распечатанное письмо, письмо от матери. Адресованное, естественно, мне. На кухне у нас всегда было холодновато, а на полу, наверное, и по­ давно, но я даже не укрыла отца — пусть, думаю, скорее протрезвеет. Еще и за письмо разозлилась, что распечатал. Впрочем, у них уж так заведено: раз письмо —надо читать. Еще в школе —придет мне письмо, глядь — уж оно ДО меня прочитано. Ругаюсь — не понимают. Нам же, говорят, интересно! Мать писала еще до получения моего письма. Предупредить меня хотела. Мол, дед ушел из дома, и видели, что он уехал в город, так что, наверное, к тебе подался. С одной стороны, она рада такому освобождению: «Хоть нервы отдохнут за всю жизнь», но, с другой сто­ роны, тревожится, что дед теперь «навязался на твою голову». А бабку Феню, писала она, немедленно взял к себе Витька. А она, мама, не хотела этого, «стыд-то какой», и не может теперь никак успокоиться: во-первых, парень будет ухаживать за бабкой — где такое видано? Во-вторых, это­ го не выдержит жена. Он говорит: «Вот и жену на этом проверим», а «я плачу да говорю ему: какой же ты, Витька, дурак, да никто такой про­ верки не стерпит, хоть какая ни расхорбшая жена, а только лишишься и несчастье наживешь, но он не послушался, а я теперь м,олю бога: пусть помрет бабка Феня, зачем людей мучить, божье наказание просто с ней». Ну, значит, теперь вот она побелит избу, все проветрит, перести­ рает и отдохнет в кои-то веки в чистоте й покое, а отец, писала она, пусть и близко теперь к деревне не подступается, пусть где-нибудь в городе там налаживается, «хоть, может, найдет себе какую бабку, а ты его гони, гони, нечего поважать!» Я подумала: вот и хорошо, что он прочитал письмо. Утром я проснулась — отца дома не было. Заглянула в шкафчик, где деньги, пересчитала — много все-таки пропил. Взяла все, что там оставалось, себе в кошелек. Жалко на пропой. Весь этот день у меня был занят настолько, что и о Мишке почти за­ былось, не то что об отце. На кафедре творился праздник предвкушения: вечером банкет по случаю шефова юбилея. Ожидание праздника — всегда лучшая его часть. Цветы принесли еще с утра, принесли и преподнесли: красные и белые гвоздики посреди зимы. Дамы светились. Некоторые нарядились заранее — те, что не успевали после занятий съездить домой переодеть­ ся. Ах, как трогательны эти «вечерние» наряды преподавательниц: это все тот же костюм неотступного делового фасона, только сшитый из панбархата. Целый день ходили и разглядывали Друг друга. Ах-ах-ах! — Ну, можешь ты пойти для меня? — умоляла Шура. — Я уже сходила раз д л я тебя ... — Ну и что, плохо было? «Знала бы ты...» — подумала я.