Сибирские огни, № 8 - 1983
сйть:' «Ну давай сдёлае'м, Чтобы все как’раньше! Давай помиримся! Да вай все забудем, пусть ничего не было, ничего не было!» : Он пошевелился и вздохнул —не спал. Он не спал —но не было способа его окликнуть, дотронуться —та кой он был далекий и чужой, как будто не лежал рядом со мной, а изо бражался на экране с кинопленки. Но с безрассудной надеждой мне все хотелось прижаться к нему, ища у него укрытия и спасения —от него же самого. И снова он вздох нул— и вот: некого мне обнять, не к кому прижаться. Как это вынести? Но не зря говорят, что боль бывает либо терпимой, либо недолгой,— я заснула, у с т а в , и напоследок почти безразлично усмехнулась: вот будет весело — Мишка уйдет, а я останусь беременная,— все как в фальшивой драме. Впрочем, драмы не будет. Даже если Мишка не уйдет —он никогда не хотел ребенка. «Мне было бы страшно за него...» Ночью мне приснилось: бегу я с Шуриным Биллом в поводке по мер злой, в каменьях, заснеженной дороге и неотрывно смотрю вниз, чтобы не споткнуться. И дорога убегает, убегает под ноги, и я едва успеваю следить за мелькающими камнями, чтобы избежать их — и некогда ог лянуться по сторонам, хотя как раз там и происходит все главное — но некогда! И так вся жизнь. Я загоревала и от сожаления прос нулась. Отец похрапывал на своей раскладушке. И Мишка спал. Я воров ски погладила его — чужого — тихо, чтобы не проснулся,— украла у него, у спящего. Потом вздохнула протяжно, вслух и неожиданно быстро заснула опять, и был другой сон —уже счастливый, детский: я мчалась на высокой карусели, повиснув на руках, на слабых руках. Дух захва тывало: далеко внизу неслись по кругу, мелькая, верхушки деревьев, а руки едва держались, того и гляди разожмутся —и тогда падать, и смерть, но одновременно со страхом было игрательное чувство безопас-' ности: ведь знала, что это сон, где смерть не по правде, где полный сме ющийся рот счастья. И я смеялась, мчась по кругу, да так и проснулась, досмеиваясь на высоте, на крутом вираже, проснулась от помехи каких- то реальных вторжений: отец, покашливая, пытался потише сложить лязгающую раскладушку; Мишк а , угрюмый, в щели ресниц прошел поперек комнаты к двери —тесно было, неуютно в комнате от трех чело век, помешенных в ней,—и я рванулась от этого всего назад, в сон, туда, где только что кружилась над летним лесом, смеясь,— но мне не удалось скрыться: уже захлопнулась волшебная дверца, я опоздала. Полежала все-таки еще, притворяясь спящей, но уже присутствовала при всей дей ствительности. И уже вспомнила по порядку, угнетаясь все больше: с Мишкой, кажется, все кончено; отец будет жить теперь у меня; и еще од на неприятность, кажется, подоспела, и если она подтвердится, то будет хлопотно и очень больно. Надо было вставать и идти на занятия. Но я подождала, когда Миш ка подбйдет меня будить: важно было к а к он станет это делать. Тепли лась бессмысленная надежда: а может, все еще ничего? Мишка подошел и позвал, не прикасаясь: «Лиля...» И подождал, по ка я открою глаза. Я открыла, и он мне в глаза мельком сообщил: «По ра», самым экономным образом, без дополнительных каких-либо оттен ков. И тут же отошел. Ну что ж. Значит, и в самом деле пора. Приготовила завтрак. Вообще-то мы не завтракаем, но ведь тут отец, он не привык голодом... Против ожидания, Мишка тоже пришел к столV—похоже, задум уже кончился, и он, как будто, вознамерился сделать что-нибудь хорошее —для отца, а может, и для меня? Он даже как бы воздуху набрал для оживленных слов, но на этом все и кончи- лось—скис, как ныряльщик, который уже размахнулся для прыжка, но чего-то ему не дохватило —и он удалился с вышки. И напрасно я
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2