Сибирские огни, № 8 - 1983

— Не было?— удивилась я,—А если бы я согласилась? — Мать бы дала. — А. ...А моя бы ни за что не дала на такое дело. Я сказала это с застенчивым смешком, как бы ожидая, что меня пожалеют за такую непонимающую мать, но Мишка промолчал, и слова мои повисли в пустоте нелепо, как оборванная взрывом лестница много­ этажного дома. И опять мороз стыда прошел по коже, как будто тот, дав­ ний Мишка прохватил меня сквозняком своего взгляда. О, я всегда помнила этот страшный взгляд. Какое избавление на­ ступило, когда он бросил школу в девятом классе и уехал! Я тогда вы­ черкнула его немедленно: забыть, тут же забыть! — страна большая, го­ ды идут, даст бог, больше и не встретимся. И только его одного и помнила. Он позвонил у двери одиннадцать лет спустя. Эта минута некой магниевой вспышкой осветила все, что ее окружа* ло, и в памяти, как на снимке, надолго запечатлелись все подробности. Я тогда как раз лежала с книгой, в полной хандре, и тосковала. Мне мерещилась улочка после дождя, деревенская ночная улица —огни из окон растекаются в лужах на дороге, за домами темнота. И я как будто бы иду и чую неуловимый влажный ветер, слышу знобящую, черную, вверх уходящую тьму и даль там, на краю, где кончаются дома и начи­ нается чужой мир. И я, лежа на диване, в самом деле почуяла тогда тот воздух —еле помнимый воздух родины, как молоко матери. (А может быть, это как-то было связано с тем, что Мишка в этот самый момент был на пути ко мне — кто знает?) Наступила пора мне полюбить свою деревню, вспоминать ее с за­ вистью и разочароваться в больших городах: ходишь по улицам пугливо, как в звериных джунглях —машины ревут, светофор мигает, оглядыва­ ешься во все стороны на каждом перекрестке, как будто мир еще не ус­ тоялся, грозят землетрясения, и динозавр нападет из-за угла вот этого серого дома. И под ногами жирная копоть, и она же носится в воздухе, набива­ ясь в легкие, и все это можно вытерпеть, не сходя с ума, только времен­ но,— но постоянно жить в этой среде нельзя! В деревню бы хорошо. Хорошо было бы вообще не уезжать оттуда и никогда не хотеть иной жизни! Мирно доить на рассвете печальногла­ зую корову, ласково погладить ее по бурой холке и отпустить в стадо, а на закате ждать ее у калитки с посоленным куском хлеба — и она отдаст тебе, как родной, свое теплое живое молоко. И на сенокосе артелью сгре­ бать валки сена с крутого бока холма, и толстая тетя Катя отдуваясь скажет: «Ох, кабы кто на тележке завозил в эту гору —можно было бы работать»- И засмеяться на это, и от общего изобилия мира полюбить даже эту тетю Катю, слезливую отцовскую сестру. Витька протарахтит на мотоцикле, остановится рядом с мужиками, что озадаченно скучи­ лись у сломавшейся сенокосилки, и вмиг все исправит, и мужики будут разводить руками и хлопать Витьку по плечу. Там в июле меж холмов переминается слабый, ленивый ветер, и послушная трава стелется беле­ сыми зализами по полю. Остановиться, прислушаться, печально и без­ думно,— никакая мысль не шевельнется в голове —и брести дальше в ленивом зное наискосок по холму, нагибаясь за спелой клубникой в тра­ ву. Платье снято ради загара и обвязано вокруг бедер. А по долине про­ езжают на телеге мужик с бабой, и слышно в высокой тишине, как ды­ шит и фыркает лошадь, как перекатываются по грунту ободья колес. И потом в деревне станут говорить, что по степу бродит голая баба —к чему бы это? —мабудь, к войне. А ночью выйти прямо в окно, в мокрую сирень, и податься вдаль, в безопасную даль природы —ночами природа кроткая листья спят, не шелохнутся —как дитя, и мокрая земля под босыми ногами —дышит.. В это время и раздался звонок у двери.