Сибирские огни, № 8 - 1983

А у народа терпение давно вышло и, пользуясь тем, что Витька отвлек дядю Колю на себя, их бросили и ведут свой застольный разговор даль­ ше — уже не про собак, а про чью-то тещу. Но тут Николай, спохватив­ шись, догоняет упущенное внимание и выкрикивает скороговоркой, что вот этот самый пес лели Васены и Григория Ефимовича имел такую си­ лищу, что всех собак в деревне спокойно давил! Вот так! Засим он опро­ кидывал свою рюмку, морщился, а Витька заливался тихим душевным смехом. , И какую он находил во всем этом радость? Тогда мне казалось, что он так охотно роднится с родней и дружит с мужиками, потому что сам он есть деревенский лапоть, и судьба его —всю жизнь прожить заодно с ними простейшим органическим существом. Так оно, в общем-то, и слу­ чилось, но теперь я не чувствую никакого превосходства над ним. Я те­ перь завидую: почему я не научилась так просто, так любовно, так мудро жить на свете, как Витька? За книгами Витьку застать было невозможно, особенно летом: то на покосе с мужиками, то на полевом стане, то в мехмастерских. После школы, как я и предвидела, он никуда не поехал учиться. Мама смер­ тельно на него обиделась: «Мы в люди не вышли, так думали, хоть де­ ти... А они — вон...» — и плачет. Но ничего, после ей даже понравилось: сын-то дома, при ней. А Витька и без диплома теперь главный инженер. Он от рожденья был механиком, и учиться ему было незачем. Послушает мотор минутку — и тут же диагноз поставит. Мол, жиклеры надо продуть в карбюраторе. Еще пацаном был —мужики шли к нему, если непонят­ ная неисправность в мотоцикле. Глянет, засмеется: «Да у тебя ж боби­ на подсоединена неправильно: контакты наоборот». Со всеми мужиками на ты, как товарищ по общему делу. И к бабке Фене ходил постоянно, еще когда она не слегла и жила одна в своей хате. Унее пахло убожеством, прокисшим чем-то,— я не мог­ ла, а Витька приходил, сидел, разговаривал — и не из какого-нибудь там долга, а из собственной надобности попроведать родного человека. Она его заставит тут же что-нибудь сделать в доме: он делает, возится — спокойно, по-мужицки, не торопясь вернуться к своим делам. Впрочем, он и не отличал — свое дело, не свое, ему это было одно и то же, лишь бы срабатывать потихоньку общую гору работы, чтобы она становилась меньше. Потом бабка Феня стала старая, больная и совсем слегла. Это было в один из моих приездов: Витька заявил, что бабку Феню надо забрать. Вечно виноватый отец испугался, пожал плечами: мол,-я что,— как Аня... А мать отвернулась к печке, помолчала, сглатывая, и обиженно сказала: «Что ж... раз надо. Я привыкла». Поставили в кухне топчан. Конечно, бабка Феня понимала, какая она обуза, и возненавидела мою мать за свой растущий перед ней долг. И все норовила подкусить. Мать у печки крутится день-деньской, а бабка со своей лежанки глаз не сводит: не пропустить бы какого промаха. «Борщ-то не упрел еще, а ты уж его тянешь из печи!» И прочее. Бог такого не стерпел, как потом гово­ рила мать, и бабку парализовало. Она не двигалась, но еще говорила. «Ну кто так шинкует капусту?!» — говорила. Тогда и речь у нее отня­ лась. И она просто глазами колола. Слух и речь пропали одновременно, она ничего не слышала. Стало в доме пахнуть несвежим телом лежачего больного челове­ ка. Витька истопил баню, взвалил на себя бабку Феню и понес мыть. Мама не пускала, хотела сама— Витька не дал. Мама заплакала со стыда, что молодой парень понес мыть старуху. А Витька мучился, что навязал матери такой тяжелый, ненужный ей подвиг. Но что делать, ведь бабку не бросишь. Он совсем не знал, как быть. Я и подавно —и тихо радовалась, что каникулы кончатся, я уеду, и все это не будет меня ка­ саться... Вот такой уж я человек. А мать собрала совет родни насчет бабки Фени, позвала всех ее до- черей-«сирот».