Сибирские огни, № 8 - 1983

Влияние скорей в другом — в стремлении обнаружить в человеке самые скрытые тай­ ники его Души, погрузиться в самые сокро­ венные его глубины, разобраться в сложном и противоречивом механизме его страстей, побуждений, поступков. Отсюда, наверное, и кажущаяся нелогич­ ность характеров главных персонажей «Возвращения». Впрочем, не поддается чет­ кому логическому обоснованию и само их взаимодействие — настолько они все разные, нестыкующиеся: безвольный инфантильный Хаёрин, разбитная бедовая Наталья, по- крестьянски цепкий, «весь березовый и по­ левой» Федор. Но, удивительное дело, каж­ дый из троих не умом, так сердцем пони­ мает другого, понимает и тянется к нему, чувствует в нем острую необходимость. «Ах ты, жучок!.. — при первой же встре­ че прямо, без обиняков выговаривает Павлу Федор,—А ты на груди у нее слюни пус­ кал...» — сразу определяя подноготную Ха- ёрина. И тут же предлагает ему свою друж­ бу и покровительство. Более того, мечтает показаться с Павлом в родной деревне. Зачем? «А жене показать. Пусть она, Па­ вел, убедится, что есть у меня в городе ум­ ный приятель, а не одни кирюхи, как она полагает». Взбалмошная и безалаберная Наталья, как уже было сказано, тянется к Федору, хотя и ценит доброе сердце и нежную душу Павла. После смерти Федора Наталья при­ знается Хаёрину, имея в виду Глушакова: «Зх, мы бы с ним жили!» Но, оказывается, не только потому, что он — хозяин, опора. «А Федор... он тоже был одинокий и в хо­ лоде...» — говорит Наталья, и сразу стано­ вится ясным — чем, главным, были связаны все трое: одиночество, душевная неустроен­ ность, стало их общей бедой. Здесь не то физическое одиночество, ког­ да рядом, как у сироты Хаёрина или бро­ шенки Натальи, нет близкого человека. Это более пронзительное и изматывающее чело­ века чувство, когда, лишенная прочной устойчивости, не находит себе места, ноет неприкаянная душа. «Пашем, пашем, пашем... А где этому край? Мне, Павел, бывает скучно»,— признается Федор Глушаков, и слова эти подтвержда­ ют мысль о том, что нелогичность его по­ ступков при кажущейся цельности нату­ ры — вовсе не противоречие. Тесен Федору круг традиционных крестьянских забот, хоть и исконный он, от сохи, как говорится. Нужен ему иной простор, иная сфера при­ ложения сил, иная сфера бытия. Он и к Павлу, как помним, тянется потому, что ви­ дит в нем человека иного мира, где, может быть, надлежало быть и ему, Федору Глу­ шакову. На своей же земле, в извечной крестьянской работе (хотя он и хороший механизатор) Федор чувствует себя лиш­ ним. И, кто знает, не настигни его, двадца­ тишестилетнего здорового мужика, нелепая смерть, обрел бы, вероятно, пн себя в среде рабочего класса, как, в конце концов, на­ шел свое место в родных глушаковских Боровиках Павел Хаёрин. В связи с этим надо сказать вот о чем. Метаморфозы, происходящие с Хаёриным и Глушаковым, есть отражение сложного и довольно-таки интенсивного явления, на­ блюдаемого в нашей действительности уже многие годы — своеобразной взаимоза- 174 сVI меняемое™ представителей различных со­ циальных слоев общества. Деревенские жители едут в города, становятся кадро­ выми рабочими, служащими, интеллиген­ цией, но ведь и в деревню возвращаются не одни только раскаявшиеся, замученные ностальгией «междомки», и те, кому город пришелся не по нутру. Нередко сельскими жителями становятся и коренные горожане (приехавшие после вузов молодые специа­ листы, представители некоторых массовых профессий). Я не говорю о полной взаимо­ заменяемости (до этого, увы, далеко), при­ ход не покрывает расход. Тем более что не каждого деревня при­ нимает с распахнутыми объятиями. В дока­ зательство послушаем разговор Хаёрина и Холонькова, у которого Павел кварти­ рует в Боровиках (Холоньков, кстати, тоже не деревенский — пришлый): «—Дядь Саша! А ну бросим клич: даешь стотысячников на село! Чего, мол, зависли над землей? И добьемся массового отката горожан! — Нет! Не приведи господь, если массо­ вый откат! Это ж тысячи мужчин и жен­ щин, почти не грамотных в природе, как я и ты. Они из-за отвычки натворят такое, лучше их здесь и не надо!.. Не думай, что я против отката. Но ведь и сама деревня многих уже не примет. Ей ведь тоже не количество людей требуется, а, значит, ка­ чество. Нет, нет, Максимович, в город мож­ но двигать и прорвой, он примет. Сюда же надо постепенно вводить, как вот тебя...» Кое в чем тут нельзя согласиться с авто­ ром. В самом Деле, почему в город можно «прорвой» а в деревню только «постепен­ но»? И все же основательная доля истины в словах Холонькова есть. Земля, как, на­ верное, никакая другая сфера приложения сил, требует от человека особой любви и привязанности, особой самоотдачи и ответ­ ственности. Коль скоро мы заговорили об ответствен­ ности, то следует заметить, что это не про­ сто производственная ответственность за судьбу порученного дела: имеется в виду более глубокая и всепроникающая, более, я бы сказал, духовная ответственность за все то, с чем связаны на своей земле (не случайно так тесно переплетены, так на ви­ ду в селе и быт, и труд, и проблемы соци­ ального переустройства). Но сразу, вдруг, такое чувство ответст­ венности не возникает. Оно или врожден­ ное, наследственное — родовое, или приоб­ ретается долго и трудно, вызывая ломку характера и психологии. И, чтобы вырвать­ ся из накатанной колеи, начать новое дви­ жение, необходимы бывают какие-то чрез- вьгчайные обстоятельства, толчок к такому движению. Для Павла Хаёрина толчком явилась смерть Федора Глушакова. Став случайным свидетелем драки Федора с его товарищем детства Батеневым, Павел, словно при ос­ лепительной вспышке молнии, с предельной контрастностью увидел всего себя беспо­ щадным отстраненным взглядом: растерян­ ного, жалкого, трусливого, ненадежного в любви и товариществе, не способного на ответственные решения. Однако автор не стал спешить с очисти­ тельным катарсисом, не бросился на ско­ рую руку «перековывать» своего героя и