Сибирские огни, № 8 - 1983

и пользы от меня ни грамма не ждите! Я буду жить в Щелях вашей цивилизации, как Живут тараканы, питаясь крошками и' мусором. Я вам не ,мешаю, и вы меня не замайте!»— заявляет он. И возникает'вопрос: вредны ли подобные' «тараканы» обществу? Никого же не тро­ гают, не задевают? Однако уже в самой их бесполезности заложено опасное социальное зло. Не только потому, что страна не до­ считывается необходимых ей рабочих рук. Опасней другое. Идейная глухота и духов­ ная распущенность, которой прежде всего и отличаются «тараканы эдики», в конечном счете приводят к полной общественной пас­ сивности и крайнему эгоцентризму. И в кон­ тексте той ожесточенной идеологической борьбы, которая нынче все более разгорает­ ся в мире между противоположными поли­ тическими полюсами, даже безобидное, на первый взгляд бесполезное прозябание гра­ ничит с предательством — предательством общественных интересов, изменой мораль­ ным и нравственным принципам, которые со­ ставляют основу всей нашей жизни. С этих позиций повесть Н. Курочкина «Пограничная ситуация» видится как по­ весть-предупреждение всем тем, кто, от­ правляясь в жизненное странствие, пытает­ ся соорудить здание «собственной истории» на песке чуждых идеологий и философий. Подойдя к критической отметке в своей' жизни, Манин и Саломатин твердо для се­ бя уясняют одно: надо «очиститься, очис­ титься...» Но в чем это очищение, каков путь к нему? Этого герои С. Кручинина и Н. Курочкина пока не знают. Они на рас­ путье перед дорогой. А вот начинающий красноярский проза­ ик Олег Пащенко сделал такую попытку — показать трудность очищения и перерожде­ ния, сложность поисков своего берега и собственного «я» на этом берегу человеком изначально по характеру слабым и неус­ тойчивым. Многое в трудности и запутанности жиз­ ненного пути Павла Хаёрина идет от его врожденной мягкотелости, жалостли­ вости, неумения постоять за себя. Таким го­ раздо труднее. Их проще сломать, сорвать с места, превратить в перекати-поле. Как никто, подвержены они случайным обстоя­ тельствам, и чаще, чем кто-либо, оказыва­ ются в роли «униженных и оскорбленных». Но, разумеется, не только такая вот сво­ его рода предрасположенность всему виной. Не менее существенно еще и то, что нет у Павла ни прочной жизненной основы, ни крепкого корня. Хаёрин — дитя городских окраин, где в свое время немало скапливалось междом- ков, людей без роду и племени. Павел пло­ хо помнил рано бросившего семью отца-ал- коголика, зато на всю жизнь в памяти ос­ талась мать, до срока состарившаяся и надорвавшаяся женщина, которая рано уш­ ла из жизни, оставив сына сиротой. И по-человечески героя О. Пащенко вполне можно понять, когда после долгих мытарств, «не имея своего угла в городе», он, наконец-то пристроившись на заводе нормировщиком, получив квартиру, начина­ ет лихорадочно замуровываться в коконе своего уютного полусонного быта («Дом — работа — дом, хотя долг гражданина тре­ бовал обратной комбинации: работа — дом — работа»). Возможно, в этом полудремотном одно­ клеточном существовании и прошли бы все его дни, если б не встречи с людьми, так кру­ то перевернувшими жизнь Павла Хаёрина. Первой была Наталья — пышнотелая безмужняя красавица с двумя детьми. Соб­ ственно, связь с ней никаких особых хлопот Павлу не доставляла. Скорее — добавляла уюта и приятных минут (в его холостяцкое житье-бытье. «Вот так ходил к ней, ходил, и эти хождения, прямо скажу, меня устра­ ивали: я хоть там ел по-человечески, не го- ворй уж о другом человеческом...» Короче говоря, пригрелся на груди одинокой жен­ щины, не пытаясь понять ни ее одиночест­ во,- ни себя в ее судьбе. И так тоже, наверное, продолжалось бы неизвестно сколько, если б не Федор Глу­ шаков. Если бы не Федор... Он внес смуту и раздор в успокоенное и размеренное житье Павла Хаёрина, заста­ вил очнуться его, заглянуть в себя, увидеть мир вокруг другими глазами. С появлением Глушакова вся жизнь, вся судьба Павла как бы раскололась на две части: до Федора и после Федора. А смерть Федора Глушакова стала своеобразным во­ доразделом, той самой «пограничной ситу­ ацией», за пределами которой должно было начаться обновление Хаёрина. Та часть повести «Возвращение», которую я условно назвал «До Федора» (имеется в виду до смерти Федора), оставляет двойст­ венное впечатление. С одной стороны, перед нами вроде бы банальнейший любовный треугольник: в один прекрасный момент в домишке Натальи на окраине города появ­ ляется Федор Глушаков и становится счаст­ ливым соперником Хаёрина. Однако стоит только присмотреться — и иллюзия клас­ сического любовного треугольника исчезает. Дело в том, что ни Павел, ни Федор насто- ящей-то любви к Наталье не испытывают: Хаёрин ищет у нее тихую заводь, а сама она тянется к Федору, чувствуя в нем си­ лу и основательность, чего так не хватает Павлу. Сами же соперники ни особых мук ревности, ни ненависти друг к другу Не ис­ пытывают. Иначе говоря,, треугольник формально хоть и существует, но традиционно-драма­ тических коллизий он в себе не несет. И, на­ до сказать, в жизни так бывает очень и очень нередко. А вот для сегодняшней лите­ ратуры, склонной или намеренно идеализи­ ровать любовные отношения, или, впадая в другую крайность, к месту и не к месту их драматизировать, иной раз самый пош­ лый адюльтер выдавая за кипение роковых страстей, такой расклад действительно до­ вольно-таки непривычен. Зато в какой-то степени естествен для русской классики. Вспомним хотя бы взаимоотношения князя Мышкина, Настасьи Филипповны и купца Рогожина в «Идиоте» Ф. М. Достоевского. Кстати, в повести О. Пащенко влияние великого русского писателя вообще доста­ точно ощутимо. Не потому, конечно, что Хаёрина можно сравнить С князем Мышки­ ным, а Федора Глушакова е Рогожиным (такие лобовые сравнения, как правило, слишком приблизительны и мало что дают).