Сибирские огни, № 8 - 1983

нет необходимости стремиться к какой-то конкретной цели, предпринимать что-то во имя чего-то или нести за кого-то ответствен­ ность, даже за самого себя и свои поступки. И вот, когда объяснение жизненным не­ удачам найдено, а собственное бессилие оп­ равдано «философией существования», Са­ ломатин начинает делать «практические» выводы — со спокойной совестью и упокоен­ ной душой пускается «без руля и без вет­ рил» по воле жизненных волн «экзистиро- вать», а точнее и проще говоря — бродяж­ ничать, «бичевать». Для начала Саломатин бросил препода­ вание в техникуме, куда пришел после окончания института, перестал бриться и уехал в Хабаровск, где никогда прежде не был. Потом решил, что еще больше надо приблизиться к истинному экзистенциализ­ му, и подумал: «А что если пожить просто так, нигде не работая, на сколько хватит денег». Попробовав, Саломатин почувство­ вал, «что мог бы жить вот так, ничего не давая обществу, долго. Вероятно, до конца дней». И какое-то время Саломатина вполне устраивает такое существование. «Да, это жизнь! Каждый час, каждый момент чувст­ вовать, что твое, ничем не гарантированное, никаким законом не заслоненное от холода, голода и прочих лишений существование может прекратиться, каждый момент чувст­ вовать, что живешь еще,— это мало кто ис­ пытал!» Слова эти с двойным дном, с подтекстом, в котором отчетливо звучит и злая автор­ ская ирония, и подлинное отношение писа­ теля к «причудам» своего героя. В самом деле, никаких веских причин со­ циального или политического плана (не станем же мы относить к ним бытовые и личные неурядицы), которые толкнули бы его на путь изгоя, у Саломатина не было и быть не могло по той хотя бы простой при­ чине, что и убеждений-то серьезных, за ко­ торые можно пострадать, у него тоже от­ нюдь не наблюдалось. Так же, как и Манин, Саломатин живет чужой, взятой напрокат жиЗнью. И вовсе не обретает он себя в экзистенциализме. По­ верхностно, вульгарно понимая и истолковы­ вая его, Саломатин обретает с его по­ мощью лишь удобную форму существова­ ния. «...Ведь мы с тобой никакие не экзистен­ циалисты,— убеждает Владимира его быв­ ший сокурсник Андрей Четырин, когда-то тоже увлекавшийся «философией существо­ вания»,— Ну пьесы почитали, ну из крити­ ческих статей «изюминок» наколупали. Это же так несерьезно. Сартр, Хейдеггер и про­ чие — культурнейшие люди, знающие фи­ лософию от Демокрита и Платона. А мы кто? У них экзистенциализм выстрадан...» Этой-то выстраданности прежде всего и не хватает Саломатину. Недаром одна из его знакомых говорит ему: «Брось, Володь- ка. Философией в наше время интересовать­ ся нельзя. Можно жить ею или жить без нее...» Саломатин же с философией «флирту­ ет». И флирт этот в равной степени отдалял его как от философии (того же экзистен­ циализма), так-и от реальной жизни. Зато приближал к кругу людей, которых «экзи­ стенциализм интересовал если не глубоко, то остро». Зло и хлестко охарактеризовал Н, Ку­ рочкин круг подобных ценителей «филосо­ фии существования», этих фрондирующих интеллектуалов-переростков, как он их мет­ ко называет. Они бунтуют в своем кругу, но не высовываются на людях. «Бунт их похож! на щедринский бунт против полицейского: зайти в подворотню, чтоб никто не видел, и в кармане кукиш сложить». Тут, правда,1не­ ясно, против кого бунт. Чем дальше, тем больше это последнее обстоятельство не дает Саломатину покоя. Против чего он восстал, за что борется? И борется ли? Скорее просто эпатирует по мелочам. Когда же дело касается серьезной проверки теории практикой, тут и обнару­ живается, какая между ними пропасть. Для себя, например, Саломатин давно ре­ шил умереть «по-экзистенциалистски, то есть от своей руки и в срок, самим установ­ ленный». Но одно дело рассуждать, дру­ гое — решиться исполнить. Сознательное, как итог, венец существования, лишение са­ мого себя жизни требует от человека ог­ ромной духовной мобилизации (есЛи, конеч­ но, это не есть результат аффекта, невменя­ емости). То есть и самоубийство должно быть освящено идеей, ради которой жертву­ ешь самой большой ценностью — собствен­ ной жизнью. А этого, как мы убедились, у Саломатина не было: в жизни своей он только разыгрывал сам для себя сочинен­ ную по экзистенциалистским схемам пьесу, в которой был и участником, и зрителем. Но умирать-то «законы жанра» требовали по-настоящему... С беспощадной сатирой изображена Ни­ колаем Курочкиным попытка самоубийства «экзистенциалиста» Саломатина. Автор от­ крыто разоблачает своего героя, срывает с него маски. Решив броситься под поезд, он придумывал одну причину за другой, лишь бы оттянуть решительную минуту, и, нако­ нец, «понял, что ничего у него не выйдет и пора кончать комедию». А когда понял это, почувствовал, что смерть все-таки наступи­ ла — преставился, приказал долго жить в душе Саломатина так бережно лелеянный им экзистенциалист. Экзистенциалист умер, но мучительный вопрос к самому себе — «а куда идти ему?» у Саломатина остался. Осталась и неэкзи­ стенциалистская, а сугубо реальная, жиз­ ненная «пограничная ситуация», которую герою Н. Курочкина еще предстоит прео­ долеть. Итак, Саломатин «свихнулся» на экзис­ тенциализме. Иные — непризнанные гении пера или кисти — окунаются в богемный омут, полагая, что только тут кровь и пульс настоящей жизни. Вообще, форм придуман­ ной жизни и способов уйти от насущных проблем сегодняшнего реального бытия можно обнаружить немало. Ну, так и что? — пожмет плечами иной читатель.— В конце концов, это неотъемлемое право личности выбирать себе форму существо­ вания. Да и кому могут мешать чужие ил­ люзии? Сразу приходит на память еще один пер­ сонаж повести «Пограничная ситуация»: «коллега» Саломатина по бродяжничеству, бывший журналист или, как он сам себя называет, «бывший интеллигентный человек» по прозвищу «таракан Эдик». «Вредить я никому и ничему не буду, но