Сибирские огни, № 8 - 1983

Прежде, чем попытаться ответить, при­ слушаемся к спору Веснина и Манина: «— Талант — это значит суметь говорить людям самое важное, а что я скажу? . — Научат,— уверенно сказал Манин. Юр­ ка посмотрел на него с сомнением». Две полярные позиции. Веснин талант в искусстве понимает как явление глубоко общественное, Манин же к общественной не­ обходимости относится как к чему-то несу­ щественному. Он считает, что «искусство не способно сделать человека лучше». Социальная инфантильность, отсутствие прочного идейного и нравственного стерж­ н я— вот что прежде всего роднит Манина и Зиновия. Выключенные из сферы общест­ венного бытия, не связанные с обществен­ ными интересами, они лишаются той мощ­ ной духовной энергии, которая вырабатыва­ ется ясным сознанием целей и задач разви­ тия своей страны и которая неиссякаемо питает творчество подлинного художника. Как следствие, творческая импотенция: обоим (независимо от степени способности и трудолюбия) становится нечего сказать своего, настоящего. Недостаточность идейной и нравственной определенности (а то и другое глубоко и неразрывно взаимосвязано) есть тот барь­ ер, о который спотыкаются и который пы­ таются преодолеть не только герои С. Кру- чинина. Об опасности социального эгоизма и со­ циальной инфантильности литература наша (и в особенности литература 70-х годов) сказала уже немало. Вспомним хотя бы по­ весть Л. Треера «Из жизни Дмитрия Сули- на» или широко известный роман В. Липа­ това «Игорь Саввович». И вот новое, совсем молодое поколение литераторов продолжает исследование зна­ комого, но в чем-то уже и видоизменивше­ гося явления. Гольцов, Сулин, Манин, Са- ломатин, Хаёрин — разновидности одного и того же типа современной действительности. Все они — великовозрастные духовные не­ доросли, которые никак не могут преодо­ леть рубеж взрослой жизни, где основой ос­ нов является неистребимое чувство ответ­ ственности, долга, осознанной необходимо­ сти. Каждый из них живет раздвоенным со­ знанием: с одной стороны, вроде бы добро­ совестно выполняет необходимые общест­ венные функции, а с другой — глубоко к ним равнодушен, становясь самим собой только в тесном мирке сугубо личных ин­ тересов. Но если Л. Треер или В. Липатов причины появления Сулиных и Гольцовых видят в перекосах домашнего воспитания, то в произведениях С. Кручинина, О. Па­ щенко и особенно Н. Курочкина очень ост­ ро стоит вопрос о важности твердого идей­ ного начала, ослабление которого не прохо­ дит бесследно для личности, влияет на нее не менее пагубно, нежели бездуховность1. ' На все возрастающее значение идей в совре менном мире, кстати, указывается сегодня и во многих партийных документах. В частности, в своем докладе «Учение Маркса — руководство к действию», посвященном 100-летию со дня смерти и 165-летию со дня рождения основопо­ ложника коммунистического учения, тов. Б. Н Пономарев подчеркнул: «Нет ничего более дале­ кого от марксизма, чем недооценка роли идей в развитии общества» («Известия», 1983, 31 мар­ та^ И, например, то, что главный герой «По­ граничной ситуации» ударился в «филосо­ фию существования», на «идейной», так ска­ зать, основе отдаляясь, отчуждаясь от об­ щества,— достаточно красноречиво под. тверждает данное обстоятельство. Что же случилось с Владимиром Сало- матиным? Отчего это, вдруг, обратился, он в чуждую нашему общественному миропо­ ниманию «веру» — экзистенциализм? Образ ли жизни Саломатина, его несложившаяся судьба повлияли? А может быть, наоборот, как раз образ жизни и судьба его явились своего рода практической реализацией тео­ ретических положений принятой им на во­ оружение философии? В самом деле, без­ мерно увлекся человек, «слетел с катушек», потерял направление, повернул не в ту сто­ рону. Бывает, конечно, но только, думает­ ся, в том случае, когда хобби перерастает рамки простого увлечения, становится сутью и смыслом жизни. С Саломатиным же произошла типичная, в общем-то, для малодушного инфантиль­ ного героя история: крдх первой любви, не­ удачная женитьба — формально виноваты родители, помешали семейной жизни, а фак­ тически сам Саломатин попросту оказался не готовым к реальным трудностям и не су­ мел отстоять свою любовь — и совершили в сознании героя тот «сдвиг по фазе», кото­ рый в дальнейшем и приводит его в тупик. «И осталась зарубка на душе. Убеждение, что все обманчиво, зыбко, никто никого не понимает...» «А потому лови момент. Живем один раз...» Впрочем, неудачная любовь — скорее толчок, чем истинная причина Незаметное раздвоение личности, отчуждение от мира реального общественного бытия началось го­ раздо раньше. Первые уроки экзистенциа­ лизма, сам того не подозревая, Саломатину преподнес еще в детстве его сосед старик Тулупский. Не случайно «много лет Сало­ матин с болезненным любопытством следил издали за Тулупским, но так и не разгадал его». Хотя разгадка оказалась несложной: «добровольное одиночество среди людей» Тулупского, которое так в свое время по­ разило юного Володю, было всего лишь маской, под которой старик скрывал свою подленькую, с темными делишками жизнь. Однако обращение в экзистенциальную веру случится значительно позднее этого первого детского впечатления и даже поз­ же того, как студент-экономист Саломатин впервые познакомится с работами филосо- фов-экзистенциалистов. Случится оно только тогда, когда герою В. Курочкина потребу­ ется самому себе, да и окружающим как-то тоже, объяснить, обосновать собственные слабости и неудачи. Коммунистическая мо­ раль, коммунистические идеалы, зовущие не к бесцельному созерцанию и самокопанию, а к осмысленной целеустремленной жизни во благо народное, едва ли могли устроить его. Куда более удобной, отвечающей . его слабостям, оказалась вот эта экзистенци­ алистская установка: «Только в мире без смысла, без цели, только помня о смерти, можно и чувствовать себя, и на. самом деле быть свободным». Исходя из этого постулата, Саломатину проще (а лично для него кажется — и важ­ нее) думать о жизни «всегда и везде», -не­ жели о жизни «сегодня и здесь». Для этого