Сибирские огни, № 8 - 1983

Славиков меня не.слушал. Я замолчала, а он даже не заметил: со­ средоточенно готовясь что-то сказать. Он курит, отражается в стенных зеркалах и пьяно зыблется; ходят мимо выпившие едоки из ресторана и назад, и швейцар, Алясь, закрывает за ними дверь. — Что? —рассеянно спохватывается Славиков. — Нет, ничего. Я не обиделась—ведь мы чужие. Я тупо смотрю на швейцара, а Славиков, силясь придать словам внутреннюю напряженность, отрывисто и с паузами говорит, что у него есть теперь квартира, правда, не здесь, а в Заполярье, ему дает эту квар­ тиру Ректор, и не хочу ли я поехать туда с ним? Я понимаю, Славикову хочется игры по крупной, да и когда же еще, ведь уже сорок, а все нет бурной —на разрыв аорты—жизни, есть толь­ ко надоевшая семья, а Ректор сейчас за столом только что авторитетно изрек: «Любовь —болезнь сорокалетних». — Нет, не хочу! —отвечаю я с кокетливым капризом и мотаю го­ ловой, как семнадцатилетняя девочка. В дверь дует, швейцар сердито ее закрывает и с ненавистью смотрит на меня, как я фальшиво смеюсь в уплату за жратву и вино. Ох и пе­ ревидел он здесь таких дамочек! Мне хочется подойти к нему и оправ­ даться: я не такая, я здесь случайно, я больше не буду. Дуть перестало, а я поеживаюсь и все оглядываюсь на здоровенные окна, занавешенные прозрачным тюлем: окна на улицу, и мне кажется: вот сейчас там будет проходить Мишка и увидит меня здесь —такую, какую видит швейцар... — Скажи, что хочешь ! — насупленно требует Славиков. И правильно: он платит, он и заказывает музыку. А я как можно шутливее возмущаюсь: — Как я скажу хочу, если я не хочу! — Скажи! —капризничает пьяный Славиков. Я затравленно оглядываюсь на окна. Как сказал бы Мишка, знает кошка, чье мясо съела. Я к Мишке хочу! А уйти не могу. Уйти —это поступок, а я существо слабое, беспоступочное. Славикоц, не дождавшись ответа, забыл, о чем это мы говорили, не­ твердо задавил окурок, и мы вернулись в ресторан, к нашим друзьям. Тут все было в дыму. Вечер подходил к концу, все опьянели и кури­ ли уже не сходя с места. Шура смотрела нам навстречу с облегчением и с упреком: мол, ну что вы так долго!.. Видимо, ей приходилось плохо. Ректор сладко жму­ рился и в перерывах между затяжками назойливо улыбался, глядя на нее. Она не знала, что ей с этими улыбками делать. Оглянется по сторо­ нам, вздохнет и робко говорит ему: «Ты поешь! Ну почему ты все ку­ ришь, куришь и ничего не ешь!» И опять оглядывается. Славиков прилипающим языком лопочет Ректору: «А помнишь, после третьего курса... Крым... зайцами на третьей полке. Берег... горы зеленые... и я тогда понял...» И вдруг растерянно сказал: — Лиля! Я его очень люблю!— и кивнул на Ректора с беспомощ­ ным недоумением. Шура сердобольно заморгала, а Ректор все так же стойко улыбался, и мне пришло в голову, что перед нами муляж улыбающегося Ректора, а сам он в это время где-то спит, свернувшись калачиком..Но тут он по­ шевелился и сказал: — Товарищи! —Он прислушался к своему голосу, подбавил в тон проникновенности и повторил: —Товарищи! Выпьем за нашу встречу! Говорящий муляж. Они все трое схватились за свои бокалы, счастливые, что нашлось общее дело, а я с радостным выражением хамства на лице спросила Рек­ тора: — Скажите, вы не муляж? Знаете, делают такие из папье-маше для