Сибирские огни, № 7 - 1983
чеканного серебра утварь... Чего только нет1 Одним'клинком в золотом окладе можно бы Найдену вызволить! Вишь, как рассиялся пербд Евдо кимом каменьями, как чистой зернью рассыпался! Да не свое же это добро. А Евдоким отродясь чужого не трогал. Стоит бобыль, думает: «Покажи-ка такую благодать Степану Мат веичу— с руками оторвет. Пытать станет — где взял? А я врать не умею. Разорит он Черную скалу и старуху прибьет». Потоптался бобыль у сундука и пошел из горенки с пустыми рука ми. Только поклонился, сказавши: — Спасибочки тебе на добром деле. Но не приму я твоих подарков. Лучше вернусь ко Степану Матвеичу, в ноги упаду. Пущай забирает меня пожизненно в работу за одни харчи. Все хоть при Найдене жить стану. Сказал так Евдоким и пошел в деревню. Шаг-другой ступил на своем пути — за спиною у него ка-ак громыхнет! Однако не небо раскололось над ним, а закрылась позади Черная скала. Да так ровнехонько, что никакого признака не осталось о сокры той внутри каменной горенке. Евдоким от удивления даже по камню ка занком пальца постучал. И слышит, что отзывается камень, да не камен ным голосом. И не Черная скала перед ним, а кованые ворота лавошни- кова двора. Живишник даже головой закрутил, но калитку все-таки отворил. А уж на широком лавошниковом дворе утро занялось. Татарин Рахим у амбара сидит, на сабельку свою дышит и подолом поддевки протирает кривое лезвие. Поклонился Евдоким татарину: проводи, мол, до хозяина. Согласился татарин. Повел Евдокима в дом, велел подождать в пе редней избе, а сам нырнул за дверную занавеску в сонную глубину дома. Хорошо жил Степан Матвеич, богато! Что стены, что потолок, что пол... Стоять боязно! Широкий стол посередине... А на столе, вовсе не у места, плохонька тряпица лежит, веретеном скручена. Выскочил лавошник из двери, орет: — Чо? Миливон принес? — да хвать со стола закрученную тря пицу. Не успел Евдоким и рта разинуть, как из тряпицы выкатился тот самый клинок, что живишник не посмел взять у Черной скалы. И не только татарин с лавошником, а и сам Евдоким от удивления чуть мимо стула не сел. Долго молчал Степан Матвеич, вынимая да вкладывая клинок в изукрашенные самоцветами ножны. Долго и татарин цокал толстым языком. Не заметил одного Евдоким, когда они успели между собой пе реморгнуться? Саданул татарин бобыля кулаком по темечку со всего маху, и оч нулся живишник в том же самом амбаре, где еще вчера клял свою судь бу Васька-Чубарь. Клацнул дверной замок, и татарин Рахим вкатился на коротких ногах в солнечный просвет двери с полною чашкою прося ной каши. Чашку Рахим поставил прямо на пол, сам сел напротив и залопо тал, быстро зыркая на дверь узким глазом: — Твоя, бобылка, совсем балда! Кому ты ножик давай? Мине но жик давай нада... Он хлопнул себя по груди, склонился к самому Евдокимову уху, зашептал: — Тогда дочка в тайгу твоя забирай! Дурака твоя, бобылка. Евдоким только руками развел — что татарину объяснишь? Но сйуластый подсунулся куда как близко и опять заторопился: — Степашка велела тибя ночью чик. А моя знай нада, где твоя но жик карасивый брала? Никато ножик такой не потеряй... Говори, Евда- кима!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2