Сибирские огни, № 7 - 1983

Пространство этого стихотворения стре­ мительно суживается до крупного («косте­ рок возле старой протоки») и самого крупного («на доске чешуя и молоки») пла­ на. Главное здесь — ощущение слитности земного, здешнего и вечного. Однако нельзя не заметить, как не равны для поэта эти «теперь» и «всегда». Я бы даже сказала — как не равно они ему доступны. Вечность для Л. Мерзликина по существу — никакая, потому наша Земля мчится «где-то», да и названа несколько странно — «планета зем­ ная». Посмотрим далее, что происходит с поисками других названий для Земли, когда автор пытается проосмыслить, постичь ее место во Вселенной. «А на ней, на единст­ венной в мире»^— говорит он, начисто забы­ вая о том, что мир — это то, что под солн­ цем. Эта неточность обозначений свидетель­ ствует о том, что чувства миропорядка за пределами «тяги земной» у поэта, похоже, нет вовсе. Космические образы у. него ока­ зываются преломленными зрением, приспо­ собленным к восприятию иных пространств, иных масштабов И измерений, к видению деталей, из которых складывается картина человеческой жизни. И все-таки я далека от того, чтобы бросить упрек поэту и посовето­ вать ему учиться быть обитателем вечности. Л. Мерзликину не дается вечность, но она тревожит его, вовсе не склонного к фило­ софским обобщениям, любящего прежде всего живописать конкретные ситуации. Стихотворение «Дорога» производит впе­ чатление создания, еще не до конца извле­ ченного из,хаоса. В нем автор реализует чувство пути и путеводной звезды, образ которой складывается из множества звезд, упомянутых в стихотворении: «На палец от маковки стога хвостатая пала звезда», «По темному небу полого опять просверкнула звезда», «Бежит кобыленка Звеэдана, берет за сугробом сугроб», «А вот и на взгорке погост. В глубокой и скорбной печали де­ сятки там крашеных звезд»; в окнах огни «как звездочки блещут меж елок, мелькают и пляшут они». Таким образом, устанавли­ ваются связи между крашеной звездой сель­ ского погоста, символом вечной памяти и славы погибшим за Родину, и «хвостатой звездой» из глубины Вселенной, вестницы иных миров. Впрочем, когда эта звезда, по­ падает в поле зрения поэта, она падает все- таки «на палец от маковки стога» — качест­ во земного зрения и здесь дает о себе знать. Кобыленка носит имя Звездана, которое хоть и объясняется житейски просто — «со звездочкой лоб», но в то же время и напо­ минает романтические имена из фантастиче­ ских повестей о межпланетных путешестви­ ях. Не случайно возникает вопрос: «Куда разбежалась, куда?». Еще немного, и бег ее сольется с вечностью. Однако фокус весь в том, что этого «чуть-чуть» не наступит. По­ следние строки: «Дорога, дорога, дорога, снежок опушил провода...» остаются от­ крытыми двойному толкованию. В них мож­ но увидеть следы последних признаков зем­ ного бытия, которые промелькнули перед прощальным взором лирического героя. Но, скорее всего, этот снежок его не отпустит, не будет обменен на безымянный холод Все­ ленной. Самое, на мой взгляд, значительное из того, что создается Л. Мерзликиным, как раз на перекрестке чувств, там, где его ду- *ша разрывается между з д е с ь и в е з д е , т е п е р ь и в е ч н о . Но как и у всякого поэта, создающего свой мир, недостатки его поэзии зачастую вырастают из одного корня с достоинствами. Например, Л. Мерзликин пытается порой выжать некий смысл из слу­ чайного факта. Не слишком остроумная надпись на вагонном стекле «Жену меняю на пимы» побуждает его развернуть эту не­ сложную идею в стихотворении, однако к поэзии описанный факт не принадлежит, оставаясь в руках поэта обломком быта, так и не нашедшим поэтического примене­ ния. С другой стороны, для него оказывает­ ся опасным отрыв от собственного, знако­ мого до деталей материала. Таким, не продиктованным душевной необходимостью, представляется цикл «Южная мозаика». Оторванный от родного Алтая, поэт не на­ шел подлинного вдохновения в иных местах. Вероятно, значение этой «Южной мозаики» лишь в том, что она — память о путешест­ вии типа «Киса и Ося здесь были». На большее претендовать у этих стихов осно­ ваний нет. Не думаю, что поэты, живущие долго на одном месте, не могут писать о других краях. Наверное, могут. Не думаю также, что Муза, не терпящая перемены ме­ ста,— это хорошо, есть в этом ограничен­ ность, обусловленная, однако, объективны­ ми причинами. В этом, возможно, и состоит одна из проблем литературы регионов. Среди поэтов немало таких, для которых действительность типизируется именно в биографии. Подозрительное же отношение критики к этому — дело Давнее. А. Про­ кофьев в свое время вынужден был специ­ ально объясняться с критикой по этому поводу: «Я не чуждаюсь родословной, иду­ щей в песни и стихи». С. Каширин (ленин­ градец) рецензию на книжку стихов «Холмы и думы» Г. Панова, опубликованную в «Ал­ тайской правде», • назвал «Отчая земля поэта». Тем самым он обозначил как нельзя лучше и характер лирических исканий поэ­ та, и пафос собственных заметок о нем. В них речь идет в большей мере о миссии поэта, нежели об его искусстве. В рецен­ зиях почему-то не принято разбирать, как создает поэт свой образ. Положительная оценка мастерства выражается, как прави­ ло, в обтекаемых фразах. Вот и в данном случае: «Богатой палитрой пользуется Ген­ надий Панов в пейзажной живописи». А чем же эта богатая палитра отличается от ты­ сяч не менее богатых в нашей поэзии? Прав­ да, рецензент тут же приводит пример, долженствующий показать это богатство: «Светлым-светла ракита, ветла опушена». Но в этих строках живописи вовсе нет. «Вместе с ним,— продолжает рецензент,— мы словно бы впервые видим, как летом сосна «роняет в полдень на песок и в туесок янтарный сок». Но мы-то скорее не видим,'а слышим, как тягуче падает смола: пеСОК — туеСОК— СОК — капля оборвалась послед­ ним, самым коротким словом. (Кстати, к фонической сторбне стиха Г. Панов неиз­ менно внимателен.) А завершается рецензия так: «Обычно в рецензиях принято говорить и о недостатках. Однако явных стилистиче­ ских или художественных просчетов в сбор­ нике нет». Естественно, ничего такого и нельзя заметить с высоты птичьего полета, П * /