Сибирские огни, № 5 - 1983

Мои родители относились к казачьему сословию. Сказать, что они были бедняками,— нельзя, но и середняками назвать их было трудно. Была у нас одна лошадь, две коровы да около десятка овец. Хотя семьям казаков давались лучшие земли и угодья, все равно не хватало кормов, чтобы держать много скота. Только и думали, как сохранить то, что имели. С грехом пополам скашивали траву, ставили два зародика, а осенью с жалостью забивали двухгодовалого телка на зиму, на усо. А зимой только и занимались тем, что вывозили навоз на свои покосы, обильно удобряя луга. Поэтому и получали хорошие урожаи со своих крошечных участков. Эту работу мы крепко знали. Проводили ороси­ тельные канавы, пускали воду на удобренные покосы, а потом жали хлеб серпами, молотили вручную, цепами. Проходили горячие дни, и опять наступало однообразие. Так и жили. Не ведая об учебе-грамоте, жили, словно раз и на­ всегда заведенные часы. В одиннадцать лет пришло ко мне первое горе. Отец наш ушел от нас еще молодым, когда ему было всего сорок девять лет. С той самой холодной весны двадцать четвертого года, когда мне исполнилось десять, отец стал очень быстро худеть. Соседи поговари­ вали, что Бальжинима заболел раком желудка, да отец и сам, видно, понимал это. Порошки, которые он выпросил у лам Юройского дацана, не помогли ему. Каким красивым мужчиной он был! Высокий, подтянутый, с об­ ветренным чернявым лицом. Настоящим казаком был^мой отец Бальжинима! А тут... с трудом выходил он на весенний сухой ветер, бессильный, исхудавший, как будто ничего от него не осталось, кроме одежды. А когда появилась свежая трава и запели жаворонки, отец слег и уже больше не вставал. Я помню разговор отца с матерью. Собственно, говорил только отец, потому что не только о смерти своей думал, а думал о своей семье, о ее будущем, о нас думал. — Сурэн, о Сурэн,— подозвал он мою мать и усадил ее рядом на постель. Он взял ее руКу своими исхудавшими костлявыми пальцами так осторожно, будто боялся уколоть.—Что поделаешь, Сурэн... Судь­ ба, видно, такая. Детей жалко, маленькие еще. Но с матерью остав­ шиеся дети никогда не будут сиротами. Сурэн, как ни тяжело будет, поставь детей моих на ноги, сделай из них людей... Тяжело будет, обратись к людям. Люди не оставят. И народная власть не оставит. Я верю. Всегда веселая, огненная моя мать, которая могла работать,, не зная ни сна, ни отдыха, в последнее время стала терять свой ладный вид, белое лицо ее потемнело, статная фигура сгорбилась. Легко ли было ей, цветущей тридцатидевятилетней женщине, терять дорогого, любимого человека? Ни слова не ответила она, только все ниже склоняла голову и слезы бесшумно падали на подол ее летнего халата. — Сурэн, любимая моя, Сурэн... крепись, не изматывай душу. И отец суставчатыми пальцами осторожно погладил ее по голове. В избе было очень тихо... На дворе громко замычала большая пестрая корова, пришедшая с пастбища, и тут же мягко замычал в ответ ей теленок. Резво ворва­ лась в избу моя маленькая восьмилетняя сестричка. — Мама, мама! Наша корова пришла! И теЛеночка я привела!.. _ Тише, маленькая моя... Зачем так громко? — нежно пожурила ее мать и, поднявшись, повязала голову черным платком. Звеня ведра­ ми, мать обернулась ко мне: я у очага мастерил себе лук. — Дамба, оставь свое занятие. Принеси дров, подбрось в огонь. Дари вместе с мамой вышли на двор, а я мигом притащил охапку