Сибирские огни, № 5 - 1983

— Вы уж третьи за нынешний вечер... Всех, видать, приперло: что- то скажут карты?.. — Кыш!..— восклицает тетка Ворончиха. Уводит мать на кухню. Я прохожу с Ваньчаткой в комнату. На полу валяются чересседельни­ ки, седла, небрежно скатанные мотки ниток, веревки... — Через неделю каникулы... Дядька Степан сказал: пока не отла­ дим для колхоза сбрую, о табуне и не думай. Ваньчатка еще о чем-то говорит, но я не слушаю. Я мысленно там, на кухне. Мне ужасно интересно, с чего бы вдруг мать... Сколько знаю, она нс очень-то верит ворожеям и гадалкам, которые изредка забреда­ ют в деревню. Ваньчатка догадливый... «Ладно,— говорит насмешливо.— Иди послушай бабью болтовню, я делом займусь». Берет в руки чересседель­ ник, тянется к столу за ниткою. Я пожимаю плечами: не больно и хо­ чется на кухню, но да уж коль на то пошло... — Не шибко-то верь матери,—останавливает меня Ваньчатка.— Прежде она и карты не держала в руках. Однако ж заделалась гадал­ кой. Чудно? Да нет, пожалуй... Людей жалко ей. Вот и гадает, и у нее Есегда выпадает только хорошее. Мать, увидев меня, морщится, но в это время тетка Ворончиха, разглядывая карты, говорит, просияв лицом: *— Смотри-ка, крестовый-то, твой-то, гоголем вышагивает, и все ему нипочем, а тот, другой-то, бубновый (у, королище!..), вроде как сторонится ее, опасается... Я улыбаюсь: мать гадала на отца. Здорово, видать, перепугалась. Впрочем, и не мудрено... Помню, слух прошел: новый директор школы приехал... Я к отцу: верен ли слух? Отец сказал: верен... А еще сказал: вечерком я и воен­ рук пойдем в гости. Ладно, в гости так в гости, я и значения не придал этому. А зря. Тем вечерком забегает к нам Ваньчатка и прямо с порога: «Там ваш отец гоняется с палкой за директором. Как бы не прибил». Мать, простоволосая, в фартуке, выскакивает за дверь. Пока натягиваю штаны, Ваньчатка рассказывает: «Значит, сижу я на завалинке дирек­ торского дома, вдруг смотрю: мимо меня пробегает мужик, красивый такой, молодой, волосы аж на плечи падают. Чего, думаю, припустил? А потом рядом со мною будто ветерок прошелестел. То твой отец, маленький, сутулый и палка в руке... Спустя немного подле меня оказывается военрук, дышит тяжело, лицо красное, кричит: «С фланга заходи, Николаич! Я тут, с тылу, постерегу его!» Обложили, как волка. Вперед уж не кинешься: там . школьный забор, и высокий. Ну, думаю, пропал директор. Настигнут! Ан нет... Директор-то, я уж потом дога­ дался, что это наш новый директор, с ходу взял преграду. Силен!» Пока собираюсь, отец входит в избу, следом за ним мать и хворо­ стина у нее в руке. Лупит его почем зря, ругает. Он ничего, только говорит устало: «Потише, Катюша! Потише! Больно же!» С тех пор прошло больше месяца, а мать все не придет в себя. Переживает. И отец, не слепой, вижу, тоже переживает. Он у меня та­ кой: нашкодит под хмельком, а потом делается тише воды, ниже травы, и все сидит дома и долго еще не выйдет на люди. Случилось тогда вот что... Новый директор сказал про фронтовиков что-то нелестное, вроде того, что хватит уж вам гулять, пора и честь знать, а то, понимаешь, нацепили ордена и выделываете... Отец обидел­ ся и военрук обиделся. Ну и погоняли директора по улице. ДлЪ остра­ стки и другим в назидание. Не обижай фронтовиков! ...А вот и каникулы. Выхожу из школы вместе с Ваньчаткой, сумка у меня почти пустая: раздал учебники младшим, кому заступать на мое место. В школе начинают разбирать печи. Я и Додик вызываемся чистить кирпичи. Такса для нас подходящая: сто кирпичей —рупь. Работа не хлопотная, да пыльная. Вечером долго полощешься под умывальником, пока кожа на шее не посветлеет.