Сибирские огни, № 5 - 1983

кой, подолгу говорю с ним. Видать, ревнует? Но, может, и нет... Дело в том, что почти все ребята относятся к Ваньчатке настороженно, а кто и просто'с опаской. И виной тому неумение Ваньчатки подлаживаться под настроение пацанов, а еще его глаза, чаще задумчивые и все пони­ мающие, с усмешкой. Не так-то просто смотреть в них, раздражают они, вызывают желание сказать Ваньчатке обидное. И у меня не раз появ­ лялось такое желание, только сдерживаю себя. Не знаю, почему?..—Но меня тянет к этому пацану. Интересно слушать его неторопливый голос и удивляться, если Ваньчатка неожиданно замолкает и подолгу смотрит куда-то в сторону. — Борьба —это н^ забава,— искоса поглядавая на Ваньчатку, говорит Додик.—Борьба —это мужская игра. Но да тебе не понять — слабый... Ваньчатка молча скидывает куртку. Я хмуро смотрю на него: — Ты что, спятил? У тебя ж в груди по сию пору болит. — Вот смешной,—смущенно говорит Додик.—Я же поломаю тебя. Додик шире Ваньчатки в плечах и, конечно же, сильнее. И ему, чувствую, сейчас неудобно, и он охотно отступил бы, если бы Ваньчат­ ка тоже пошел на попятную. Но Ваньчатка! Ах, черт!.. Лицо у него словно бы каменеет, глаза делаются маленькими, неподвижными, и гу­ бы шепчут что-то... Додик виновато глядит на меня. Потом, махнув рукой, идет на Ваньчатку, широко разбросав руки. Берет его за пояс, притягивает к себе... Ваньчатка весь изгибается, голова у него чуть откидывается назад, враз побледневшие губы раздвигаются. Я вижу, ему трудно ды­ шать, больно дышать. И я не выдерживаю, набрасываюсь на Додика со спины, оттаскиваю от Ваньчатки. Додик, замечаю, тотчас разжимает пальцы, и Ваньчатка, не ожидая этого, падает на землю. Но тут же вскакивает. Додик, сплюнув, уходит. Ваньчатка тяжело, взахлеб, дышит, и губы у него еще долго бледные. Дядька Степан встречает нас на пороге. Круглолицый, приземи­ стый, говорит весело: — А, матадур... Ну, ходь сюды. Ходь...— Заводит на кухню, разли­ вает из самовара по стаканам, глядит на меня слегка косящим взглядом карымчатских глаз. Ваньчатка медленно, не торопясь, отпивая из стакана, говорит о том, зачем мы пришли... Я сижу, опустив голову, и пальцам рук, крепко сжимающим донышко стакана, горячо. Дядька Степан, выслушав, спрашивает у меня: — Лошадей-то как, прижаливаешь? Мне бы сказать: да, прижаливаю,—но... становится неловко, я подношу ко рту стакан с чаем, глотнув горячего, обжигаю нёбо, долго кашляю, говорю: — Не знаю даже... Иногда люблю, а иногда боюсь... Дядька Степан с удивлением смотрит на меня: — Хы-ы... Не врет. Я взял бы тебя, да местов уж нету. У Хубрака место занято Ерохиным пасынком. А в табун к нам заходь... Заходь... Всегда рады. Вечером, когда отец выходит из дому подышать свежим воздухом, а я заканчиваю делать уроки и уже собираюсь пойти во двор задать корове сена, мать неслышно приближается ко мне, говорит, перехваты­ вая руками фартук и стараясь не смотреть в глаза: — Я уж задала корове... И пойло сделала. Потом, вдруг засму­ щавшись, опускает голову: мне еще не доводилось видеть ма:ь такой вот... растерянной: — Надо сбегать к Ворончихе. Люди сказывают... Может, сходим вместе? Одной как-то неудобно. Я усмехаюсь. Теперь я знаю, что делается в душе у матери. Тетка Ворончиха не знает, куда посадить нас. Из комнаты выходит Ваньчатка.говорит с досадою;