Сибирские огни, № 4

жизненных явлений, заставляя нас размыш лять о многих непростых вещах. Повод для тагах раздумий дает нам уже следующая глава, где автор опускает чита теля с заоблачных высот на грешную зем лю, знакомит нас с фигурой, являющей со бой полную противоположность умному, интеллигентному космонавту. «Ягодный уполномоченный был человек как бы сборный: крошечная головка с мас лянисто-плутовскими, но самоуважительны- ми глазами, увенчанная черно-серебряной тюбетейкой, вроде бы по ошибке торчала на длинной худой шее из грузного, тестооб разно колыхавшегося тела, еле втиснутого в засаленный, прожженный парусиновый пиджак с карманами, отдувавшимися от накладных. К пузу были кое-как прикреп лены несоразмерно короткие, но крепенькие ноги в милицейских галифе, Не заправлен ных, однако, в сапоги, а бодро болтавших завязанными тесемками над бежевыми сан далетами. Все это вместе и было — ягодный, уполномоченный Зиминского райпотребсою за Тихон Тихонович Тугих». Обратите внимание, как резко меняется авторская речь, весь тон повествования, как быстро переходит Евтушенко от высокой патетики к гротеску, как с ходу начинает язвить и жалить. Здесь невольно вспомина ется «Братская ГЭС», где автор все время поражал читателя такими вот неожиданны ми переходами, где «парадный портрет» не редко соседствовал с откровенной карика турой. Этот прием Евтушенко в полной ме ре использует и в романе, создавая конт растные портреты и фигуры. Итак, ягодный уполномоченный... До чего же он хорош у Евтушенко, до чего смешон и вместе жалок в своих потугах выглядеть важной начальственной персоной! Следишь за Тихоном Тихоновичем, наблюдаешь, как он важничает, пыжится и хорохорится перед немногочисленными своими подчиненными, и думаешь: хорошо, что этот деятель не прыгнет уже, надо полагать, повыше, хоро шо, что вот так и будет он сидеть на этой своей опереточной должности ягодного уполномоченного, покуда еще водятся яго ды в сибирских лесах. Как говорится, по Сеньке и шапка. Но, оказывается, все здесь не так просто. Стоило лишь автору припод нять завесу над прошлым Тихона Тихонови ча, и мы увидели его в другой роли. Оказы вается, в далекие тридцатые годы Тихон Ту гих был тоже уполномоченным, но по другим, более важным делам. Он, как комсомолец-ак тивист, принимал участие в кампании по лик видации кулачества в, одном из отдаленных сибирских районов и проявил в этом пред приятии немалое усердие. Двенадцать миро едов надо было «согласно разнарядке» об наружить и ликвидировать в деревне, куда был послан «представитель диктатуры про летариата» Тихон Тугих. Ликвидировать-то было проще простого, метод тут был уже опробованный: «Ввиду особых сибирских условий высылка кулаков дальней быть не могла (не ссылать же их на Рязанщину или Смоленщину), и потому мироедов перемеща ли внутри самой Сибири. На Лене мироедов из сел нижних перебрасывали по течению на барже под охраной в какое-нибудь село вышнее, а затем на той же барже, под той же охраной мироедов вышних —в село ниж нее». Но вот обнаружить —оказалось куда как сложнее, ибо «в Тетеревке —одноулоч- нои деревушке в верховьях Лен^ь.. на 120 душ населения, как на грех, не было ни еди ного кулака». И тогда местные активисты после недолгих дебатов решили объявить кулацкой семью Залогиных, у которых, как выяснилось, однажды бедняк Спирин брад в долг мешок зерна, а потом отработал на покосе. Семья Залогиных оказалась тем бо лее Подходящей на предмет выселения, что. состояла как раз из двенадцати человек, включая грудных младенцев. Тихон, немало, правда, поколебавшись, присоединился к этой резолюции, хотя с его стороны это бы ло не только проявлением политической ма лограмотности, но и явной подлостью. Под лостью по отношению к Даше Залогиной, которую он успел полюбить и добился от нее взаимности... Вот так, оказавшись не на своем месте, не обнаружив ни политической зрелости, ни элементарной порядочности, на ломал Тиша дров, запятнал свою совесть. Единственное,'на что хватило у него ума — честно признать, что подобного рода дея тельность не по нему, и с тех пор навсегда решил Тиша «отойти от общественной жиз-' ни, подался на лесосплав в Саяны, абы ку да подальше, старался забыть про вcej что случилось в Тетеревке, но выковырить чув- ' ство вины не мог. В одной из редко попа давших на лесосплав газет Тиша прочел до толе неизвестное ему слово «перегиб» и по думал: какое это верное слово, но только ничего из того, что перегнуто, уже обратно не разогнешь». Как видим, здесь в романе начинает зву чать тема истории, ее горьких уроков, и в этом смысле «Ягодные места» прямо пере кликаются с «И дольше века длится день». Причем, как и Ч. Айтматов, Евг. Евтушенко предельно бережен и тактичен в обращении с историей, воспроизводит отдельные ее пе чальные страницы отнюдь не ради злопыха тельства и дешевой сенсационности. Как и Айтматов, он ищет истину, ту самую исто рическую истину, без которой невозможно глубоко понять день сегодняшний и верно предугадать день грядущий. Ведь и в нашей сегодняшней действительности то же встречается немало сложных ситуа ций, когда людям приходится искать альтернативу, делать выбор, принимать от ветственные решения. А где выбор, где по иск решения — там всегда есть вероятность ошибки. И чтобы ошибки избежать, чтобы принять верное решение, Нужно, чтобы каж дый, кому поручено решать, кто стоит перед выбором,— был достоин своего назначения, достоин той высокой ответственности, кото рая доверена этому человеку. Тиша Тугих, как мы убедились, оказался не на высоте, потерпел полный крах, показал себя чело веком не готовым, не способным решать и делать выбор. Но это не только его личная драма, это — драма и историческая. Ведь если вдуматься, вникнуть в суть происшед шего в Тетеревке, то Тихон предстает здесь в какой-то степени без вины виноватым. Его вина лишь в том состоит, что жил он в труд ное, суровое время, что не успел, не сумел, как и многие его сверстники, в силу ряда объективных причин, получить ни достаточ ного образования, ни всесторонней полити ческой подготовки. Сама ситуация в стране тогда была такова, что надо было решитель но действовать, некогда было ждать, пока

Сибирские огни, № 4 - 1983