Сибирские огни, № 4 - 1983

тересными, и слушаем их тоже с немалым интересом, потому чт.о во многих персона­ жах, несомненно, «растворен» сам Евту­ шенко с его неутомимой жаждой правды, с его стремлением во всем (и немедленно!) разобраться, до всего дойти собственным умом. Как всегда и всюду, Евтушенко и здесь пристрастен, нетерпелив, повышенно эмоционален, нередко поспешен и категори­ чен в своих суждениях и выводах. Вообще, конечно, чувствуется, что роман «Ягодные места» написан все-таки поэтом, а не иску­ шенным прозаиком-профессионалом. За каждой строкой его угадывается человек, привыкший не столько осмысливать, иссле­ довать те или иные явления и события, сколько выражать непосредственно свои чувства по поводу данных явлений и собы­ тий, называя при этом все вещи своими именами. Зато эти названные своими имена­ ми вещи есть вещи очень серьезные, за ко­ торыми видны многие сложности и проти­ воречия действительности нашей; зато чувства, которые высказывает Евтушенко по поводу изображенных им явлений,— чувства очень глубокие и тревожные, за которыми •— совесть гражданина, боль на­ стоящего художника, страдающего от несо­ вершенства сегодняшнего мира и человече­ ских отношений в этом мире. И будь роман написан иначе, согласно традиции и кано­ нам жанра, это был бы не роман Евтушен­ ко, и навряд ли бы'узнали в нем того Евту­ шенко, которого не всегда с согласием, но всегда с интересом слушаем, от которого всегда ждем жийого, страстного, откровен­ ного слова о нашем времени... Но пора, наверное, обратиться непосредственно к ро­ ману. Начинается он эффектной картиной: над планетой летит космический корабль, и немолодой мужчина с усталым, «но испол­ ненным живейшего детского любопытства» лицом смотрит из иллюминатора на плыву­ щую под ним Землю. Смотрит, дивится, размышляет. О себе самом, о своих косми­ ческих братьях, о своей стране, народе, обо всем человечестве. Тут, казалось бы, можно было — в духе Виктора Горна — с ходу поиронизировать: мол, где еще, как не на космической высоте, могут прийти такие космические думы? Однако думы, которые одолевают космонавта, в самом деле кос­ мического масштаба, и не одними «заведо­ мыми истинами» и банальностями исполнен его внутренний монолог. «Космонавт задумался над словом народ. Слово изрядно замусоленное, затертое, столько раз употребляемое всуе, а все-таки могучее. Слово это нельзя слишком часто говорить — его надо думать. Отделённый сейчас от своего народа таким огромным преодоленным пространством, -космонавт, может быть, как никогда раньше, почувст­ вовал себя частью этого народа, словно был запущен в космос на невидимой ниточке, выдернутой из хоругви на Куликовом поле, освященной Сергием Радонежским, или из паруса первого петровского ботика, или из флага над рейхстагом. Разъединенные по своим избам, баракам, коммунальным кух­ ням, кооперативным квартирам с глазками, встроенными в двери, люди иногда забыва­ ют, что они — народ и что есть историче­ ская ниточка, связывающая их из раздроб­ ленности, оторванности, отчужденности в единое целое. Народу надо напоминать, что он — народ. Напоминает война, но цена за такое напоминание слишком дорогая». Вот так мыслит первый персонаж романа, паря над планетой, мыслит, как видим, и вполне зрело, и достаточно оригинально. (Во всяком случае лично у меня не повора­ чивается даже язык, чтобы язвить по пово­ ду этих размышлений, относить их к раз­ ряду очевидных, банальных истин.) Но интересны здесь не только раздумья космо­ навта. Интересен и сам он — как личность, как человек непростой и нелегкой судьбы, чей путь в космос пролегал через многие земные тяготы и лишения, какие довелось испытать тем, чье детство совпало с войной. Однако Евтушенко показывает весь этот путь не просто как типическую биографию одного из звездных братьев. Перед ним, пусть в «сжатом очерке», предстает вся история духовного становления человека, для которого дорога в космос стала одно­ временно дорогой к высшим человеческим .ценностям. Тут весьма примечательна такая, деталь. Как выясняется, герой Евтушенко не из тех первых разведчиков Вселенной, с чьими именами связано начало космиче­ ской эры, на чью долю выпали поистине триумфальные почести. Он, как замечает автор, «долго ждал своей очереди», ждал и «потихоньку старел». Однако это ожида­ ние полета сделало его «не хуже, а лучше. Он много читал. Открыл для себя Достоев­ ского, который раньше казался ему запу­ танным, неприятным... Когда ему снова ска­ зали: «Ну, ты — следующий...», не совсем поверил, потому что дублером был много раз. Но, как всегда, серьезно подготовился и вошел в корабль спокойным, ибо все вол­ нения в нем почти перегорели. Когда увидел Землю маленькой, подумал: «Хорошо, что не полетел раньше —. сейчас полетел во­ время». Конечно, задачу он выполнил бы и тогда. Но вряд ли тогда думал бы о чем- нибудь, кроме задачи. А сейчас — дума­ лось». О чем думал наш космонавт, мы уже знаем. Это . были действительно серьезные думы человека, достигшего настоящей ду­ ховной зрелости, получившего не только право созерцать Землю с космической высо­ ты, но и право размышлять о судьбе плане­ ты и ее обитателей. Вот здесь, мне кажется, у Евтушенко и завязывается та главная мысль,, та общая идея, которая затем пройдет через все по­ следующие части романа, через все его раз­ розненные сцены и эпизоды. Мысль эта как будто бы и проста, ее можно даже и, сфор­ мулировать, так сказать, в первом прибли­ жении. Это — мысль о соответствии или, наоборот, несоответствии духовного и нрав­ ственного уровня человека его служебному и общественному положению. (В случае с космонавтом, как видим, полная гармония: высота космическая, на какую вознесся ге­ рой, вполне соответствует высоте духов­ ной — потому и вся глава исполнена поэ­ тической символики и намеренно поставлена в начале романа.) Однако перед нами от­ нюдь не тезис, для подтверждения коего нужны лишь новые иллюстрации; это имен­ но романная мысль, которая при соприко­ сновении с каждым очередным персонажем, с новой человеческой судьбой получает дальнейшее развитие, позволяя нам глубоко вникать в самую суть многих интересных