Сибирские огни, № 4 - 1983

же серьезного разговора? Но как быть в таком случае с читательским мнением? Ведь среди читательской массы роман вызвал не­ малый интерес, о чем свидетельствуют хотя бы частые упоминания его в письмах и ан­ кетах, публикуемых на страницах «Литера, турного обозрения» и «Литературной газе­ ты». (Любопытно, что самый первый от­ клик на «Ягодные места» — в «ЛГ» — поя­ вился, так сказать, по заявке читателей, предложивших обратить внимание на ро­ ман Евтушенко; и еще более любопытно, что выполнил эту заявку не критик, а про­ заик Г. Семенов.) Уверен: слабое, беззубое произведение, каким бы прославленным пером оно ни было написано, никогда не вызовет боль­ шого интереса со стороны читателей, не ста­ нет предметом обсуждения на многочислен­ ных читательских конференциях. Роман же Евтушенко и обсуждают, и широко читают, и шлют по нему «запросы» в различные печатные органы. Словом, создалась благо­ приятная ситуация для обстоятельного, серьезного разговора — дискуссии о рома­ не «Ягодные места». Тем более что конту­ ры такой дискуссии уже наметились в критике: если В. Горн назвал свою хлест­ кую рецензию «Манекены и заведомые ис­ тины», то Ю. Суровцев, как бы возражая барнаульскому критику, озаглавил свои заметки о «Ягодных местах» — «В поисках, истины» *. Попытаюсь в меру своих сил внести здесь ясность, разобраться, что же за произведе­ ние написал Евг. Евтушенко, в какой степе­ ни оно повторяет общеизвестные истины и в какой — открывает нам нечто новое в ок­ ружающем нас мире. Роман «Ягодные места» озадачил и чи­ тателей, и тех немногих критиков, которые писали о нем, прежде всего своим необыч­ ным построением. Что это за роман, где нет ни главного героя, ни сквозной сюжет­ ной линии, ни более-менее постоянного мес­ та действия, где эпизоды из жизни изыска­ тельской партии сменяются, допустим, главой о Сальвадоре Альенде, где ^рассказ о космонавте соседствует с историей некое­ го ягодного уполномоченного и т. д., и т. п.? Эти и подобные им недоумения мне не раз приходилось.слышать, когда речь заходила о романе Евтушенко. Хотя собеседники мои почти всегда признавали, что сами по себе отдельные главы и эпизоды романа написа­ ны превосходно, и в качестве примера приводили кто главу о Циолковском, кто рас­ сказ об английской школе, кто историю то­ го же ягодного уполномоченного, кто эпи­ зоды из заграничной жизни,— и так порою перечислялись чуть ли не все главы романа. Эти суждения,4будучи высказанными в част­ ных разговорах, представляются мне тем не менее весьма любопытными. Рискну выска­ зать такое предположение: если бы Евту­ шенко публиковал главы своего романа по отдельности, как самостоятельные прозаиче-. ские вещи, да еще со значительными проме­ жутками во времени, он бы, думаю, услы­ шал немало лестных слов. Да и вообще, если бы роман пришел к нам не сразу и не как роман, а как серия, цикл новелл под каким-нибудь условным названием (как, до­ пустим, циклы Ю. Нагибина «Книга детства» и «Вечные спутники»), он, мне кажется, был 1 См. «Литературное обозрение», 1382, № 6: бы встречен куда более благосклонно, вос­ принят куда с большим пониманием. А так он многим кажется плодом каких-то непо­ нятных авторских фокусов и вольностей (к чему, например, Евтушенко переставил ме­ стами пролог и эпилог?). К сожалению, кри­ тики, вместо того, чтобы попытаться как-то понять и объяснить замысел Евтушенко, необычное строение и поэтику его романа, свели все к издержкам оригинальности, к стремлению известного поэта подтвердить и в прозе иные из своих давних лирических деклараций, вроде: «Я разный — я натру­ женный и праздный. Я целе- и нецелесооб­ разный...» В. Горн, так тот вообще большую часть своей рецензии построил на изыскании па­ раллелей между отдельными мыслями, вы­ сказанными в романе, с тем, что Евтушен­ ко высказывал раньше в своих стихах и статьях. Отсюда и категорический вывод рецензента: романа как такового вообще не получилось. По сути к такому же выво­ ду пришел и Ю. Суровцев, воспринявший «Ягодные места» скорее как «большую «портретную сюиту» из множества этиче­ ских мотивов и как бы конспективно (более или менее конспективно) данных судеб пер­ сонажей («романов»), картин-«очерков», драматических сцен, комичных «новелл», философизированных диалогов и т. д.»... Словом, хаос какой-то, фантасмагория, а не цельное художественное произведение. Но ведь совершенно очевидно, что Евтушен­ ко создал такое «сооружение» не из одной прихоти, не из пристрастия «по природе своего таланта» к лирическому беспорядку. Очевидно, в таком именно строении романа есть своей умысел. Очевидно, здесь заложе­ на своя идея. Давайте из этого предполо­ жения и будем исходить: если у автора действительно была какая-то общая идея ', ради которой он, собственно, и взялся за создание столь обширного сочинения, если он действительно «зашифровал» в нем ка­ кую-то глобальную мысль, долженствующую, по его замыслу, сцепить воедино все главы и эпизоды, то данная идея должна непре­ менно обнаружить свое присутствие во всех главах и эпизодах романа. Оговорюсь сра­ зу: выявляя эту общую идею, я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы итогом моих по­ исков была непременно какая-то железная формулировка; я вполне допускаю, что главная мысль Евтушенко, как и всякая художественная истина, неоднозначна, по- своему неисчерпаема и включает, несет в себе массу других идей, концепций, гипо­ тез и проч. Вся прелесть здесь, если хотите, в самих поисках, в следствии за самим автором, развертывающим перед нами со­ бытие за событием, картину за картиной. Тем более что подаются эти события и кар­ тины чрезвычайно интересно, захватывают стремительностью действия, ослепляют яркостью, щедростью красок; и знакомимся мы здесь с людьми по большей части ии-1 1 Это понятие «общая идея» присутствует и в рецензии Ю. Суровцева «В моем восприятии,— замечает, в частности, критик,— как раз «общая мысль» романа сказалась недостаточно «объем­ ной», недостаточно и н т е н с и в н о й при такой э к с т е н с и в н о й широте». Худо только, что нам не разъяснено, что именно представляет со­ бой эта «общая мысль» и почему она оказалась недостаточно «объемной» для романа Евтушенко.