Сибирские огни, № 4 - 1983

го та переживает, Таисья шепнула ей на ухо: —А что про меня, так это ушло, стаяло вешним снегом, и без возврата! — И ни разу не отступи­ лась от своих слов, не нарушила Таисья клятвы, данной ею в холодной «кутузке», хотя Лукьян насчет свояченицы свои помыслы никогда не ос­ тавлял. Правда, видит бог, Лукьян любил Ефросинью. В работе по возмож­ ности берег, по праздникам одаривал подарками. В деревне бабы зави­ довали ей, в глаза и за глаза называли счастливой, а 'Ефросинье в тя­ гость было носить единственный тогда на всю деревню живот, и особен­ но, когда вернулся с фронта тоже по ранению Пантелей Гурьянов. В крестьянских бабьих заботах стерпелось, забывалось. А когда, случалось, Лукьян корил ее за неласковость и сдержан­ ность в любви, то искренне удивлялась Ефросинья, не понимая его. Му­ жик Лукьян был удачливый в хозяйских делах, на работе уважаемый, начальством ценился, дети его любили, а он их щедро баловал. И все же была в родительском согласии та молчаливая лукавинка, которую разглядела, повзрослев, дочь. Однажды на сенокосе она спросила V матери: — А ты, мамка, по любви замуж вышла? Не сразу нашлась, пока ответила: — А разве нашего отца можно не любить? Отчего же ты его не любишь? — от такого вопроса Ефросинья растерялась, пытать у дочери, как та разглядела, не решилась, а только сердито отговорилась: — Вот поглядим, как у тебя в семье-то будет. За больным Лукьяном Ефросинья ходила с терпеливой надеждой на его выздоровление, первоначально стараясь все больше делать сама, стесняясь Таисьиной сестринской жалости. Но та, в конце концов, отте-! снила Ефросинью, молчаливо приняв на себя тяжкие заботы постоянной сиделки, а после смерти Лукьяна и хлопоты по хозяйству. С того самого момента, когда звук сыновьих шагов тревожным го­ лосом памяти потряс Ефросиньину немоту, в ее измученном бессонницей сознании одно за другим стали появляться видения: то просящая о ка­ кой-то жалости мать, уговаривающая выйти ее замуж, то заплаканная сестра, шепчущая Ефросинье слова об отступничестве от Лукьяна, то не­ понятная тоска, гнавшая ее в первые годы жизни в новом доме на ого­ род, в поле. Из Бартеньевки Скуратовы уехали, когда Лукьяна назначили на­ чальником почты в соседнюю деревню Шумилино. Мужик верткий, шум­ ливый, любитель погулять, сам хлебосол, Лукьян числился всегда в районном активе и начальство все ходило у него в дружках. Ефросинья, как большинство деревенских баб, в мужнины дела не встревала, может быть, сердцем чуяла в лукьяновских гулянках и свою вину, отчего и терпела молча. Но однажды, когда начальник почты, вер­ нувшись из района, где пропадал дня три,— ни слова не говоря, взяв тулуп, ушел отлеживаться на сеновал, собрала Ефросинья ребятишек (их тогда еще двое было) и подалась с ними в Бартеньевку. Унее не было тогда никакого твердого намерения бросить дом или припугнуть мужа, просто изнылая душа толкнулась слезой к родному углу. Но когда Лукь­ ян, нагнав на лесной дороге, привез их на телеге назад в Шумилино, Еф­ росинья ступила во двор с необъяснимым чувством потери. И потом случалось: полет ли она грядки в огороде, копает ли зем­ лю, вдруг со стороны сосняка на бугре поманит тихий голос, отчего она на короткое время будто онемеет. С годами это прошло, однако одно осталось: избегала Ефросинья ездить, ходить в Бартеньевку по лесной дороге. На кладбище, когда мужики, подсказывая друг другу, деловито ус­ танавливали оградку на могиле Лукьяна, а опухшая от слез Таисья, раздавая куски полотенец, на которых опускали в могилу гроб, подошла к группе девчат, стоявших в сторонке у куста боярышника, Ефросинья словно бы увидела среди них себя молодой. по