Сибирские огни, № 3 - 1983

должен, просто обязан возразить Грызлову достойно, не находил, как возразить. И чем дольше молчал, тем заметнее охлаждалась его неожи­ данно всколыхнувшаяся злость. Только и нашелся сказать: — С душком твоя философия, Грызлов, не обессудь. Есть душок, это правда. Гордость задеваешь, даже неловко за людей. — Гордый человек?.. Слышали, как же, читывали. А жизнь, она часто гордого мордой об стол. Я буду плохо давить, не сумею с кем на­ до справиться, меня снимут, поставят кто покрепче. И не спросят: гор­ дый я или нет. Не правда? — Слова, они увертливы,— неопределенно произнес Ветлугин. Какое-то время шли молча. Потом Андриан Изотович ухватился за него в темноте-, взял осторожно за руку. — По-разному я думаю, Савелий,—сказал глухо.— И горько, и сладко. Вот скажи мне, гордый человек, я люблю этот вопрос задавать таким вот гордецам... ты честно прожил свою жизнь, не сделал никому худа, никого ни разу не обидел, не обманул, не унизил? Никому не до­ писывал в нарядах лишнее и, наоборот, никому не занижал в отместку за что-то?.. Ну, за строптивость там, за отказ выручить в трудную ми­ нуту тебя и твое далеко не личное дело? Выйти на работу, которая не­ выгодна, но делать которую все одно кому-то приходится? Ответь мне честно. Вопрос застал Савелия Игнатьевича врасплох и заставил стушевать­ ся. Один за другим всплывали случаи, когда он вынужден был как-то поступаться совестью. Было, чего уж! Но ради чего? Всегда ли только в личных целях, ради каких-то собственных выгод? Нет, только не это! Ради спокойной жизни, ради восстановления душевного равновесия,— такое было. И он уступал кому-то бессовестно вымогающему, а кого-то вынужден был притеснить, обойти молчанием в лучшем случае. Да мало ли! Да разве теперь разберешься во всем? И что же он может ответить Андриану Изотовичу? Что бывал несправедлив, бывал эгоистичен и субъективен? Что не всем рядом с ним приходилось сладко, как не всег­ да сладко рядом с кем-то приходилось и ему? Такой ответ Грызлову не нужен. Он умен, собака! Он уверен, что человек, обладающий хоть ка­ кой-то совестью и проживший немалую жизнь, только такой трудный, сложный, противоречивый, сомневающийся. Несомневающиеся тупы и ужасны. Разве мало сталкивался сам он с такими, мало метался беспо­ мощно, уступая им в конце концов? Было — и побеждал. Ценой неве­ роятных усилий... До чего же непростой вопрос ты задал, Андриан Изотович! Челове­ ческие взаимоотношения вовсе не столь просты, как их пытаются объ­ яснить моралисты. Это не раз и навсегда разгаданный код. Эти взаимо­ отношения, действительно, в чем-то напоминают код, но код не постоян­ ный, и в этом вся сложность его разгадки,— а непрестанно меняющийся. На его тайный покров и его заумную секретность влияет все, абсолютно все, начиная с такой мелочи, как человек спал, с чем проснулся, что задержало случайно его внимание, пока он добирался до работы. Это безбрежное море чувств горячих и холодных, живущих долго и живу­ щих мгновение. До дна его добраться невозможно, как бы смело и само­ забвенно ни пытался... Прослеживая навязчивую мысль, вывернувшуюся неожиданной стороной, Савелий Игнатьевич как бы прослеживал в новом для себя свете и всю собственную жизнь, и утешений находил в ней мало. Одно­ образно жил, скучно, а порою и нечистоплотно, о чем тут можно гово­ рить? Он молчал и, подходя к своему дому, Андриан Изотович произнес задумчиво: _ То-то и оно, дружок ситцевый, на такой вопрос отвечать сложно. И как бы грешен, и как бы не очень. И хочется бить себя кулаком в грудь, даже слабость свою выставить за силу, а совесть не дает... На трибунку вскочишь иной раз и такой ты важный себе самому кажешься, такой умный да деловой. Это ты верно сказал, слова, они увертливы, с