Сибирские огни, № 3 - 1983

Грубоватость это Ветлугину не понравилась. Пнув кусок штукатурки, он запрокинул голову, набрал полную грудь воздуха: — Нет, так не пойдет, если принужденьем, я не смогу. И задохнулся — так стало больно, все сжалось в нем. — А это еще разобраться надо, кто как поступает,— взорвался Ан­ дриан Изотович.— Садись вон в ходок и жди. Савелий Игнатьевич спросил удивленно: — На лошадь пересел? — На лошадь! Она не буксует и резины не требует. — А горючка вседозволенная: аш два о,— усмехнулся Савелий Игнатьевич, почему-то жалея не себя, а Грызлова. — Прямо кандидат наук! Что мне только делать с вами, такими умными? А Варвара — дура, если счастья своего не видит! Мужа в доме иметь — это ж живи, как у бога за пазухой! — Оставь ее, оставь, уваженье к человеку должно быть, когда уваженья к нему нету — об чем говорить. В склад въезжали и выезжали самосвалы. Электрик завис на стол­ бе, ковырялся в прожекторе. — Выполнил, что ли, свой план? — спросил Ветлугин, оглядывая опустевший ток. — Я, друг мой, и в худые годы в должниках у государства не ха­ живал, а нынче-то вовсе грех. Савелию Игнатьевичу сделалось грустно. Он стоял на том самом месте, где стоял несколько недель назад, но как все неузнаваемо пере­ менилось! Поля посерели. Большая их часть была перепахана. Леса выглядели жалкими, обтрепанными. За спиной у него гулял резвый напористый ветер, хозяин теперь всего, и не было за спиной палатки, грудного Варвариного голоса. Он обошел ходок, пошатал тонкие, будто игрушечные, колеса, по­ правил у морды стройного вороного коня мешок с отходами. Конь пере­ ступил с ноги на ногу, задрал голову. — Но-но, не дури! — сказал Ветлугин и вышло привычно строго и ласково, будто он всю жизнь провел с лошадьми и не знал никакой другой работы. И он вспомдил, что действительно ему приходилось иметь дело с лошадьми. Но было это давно. Очень давно, когда еще был отец с де­ ревяшкой вместо ноги. Деревяшка глубоко проваливалась в сырую землю, отец при ходьбе кренился грузным телом, выдергивал ее, и слышалось чмоканье. Они вели в поводу коняшку с длинной рыжей гривой, в репьях, и отец ворчал: «Репьи даже не выдергал, эх, ты, хо­ зяин! Что же нам скажут?» Играл оркестр. Люди плакали и смеялись, поздравляли с чем-то друг друга и... ругались визгливо. Какие-то жен­ щины кого-то лезли бить, царапали своих мужей. Не доходя до той тол­ пы, отец вскинул его на широкую лошадиную спину, сказал: «Прокатись напоследок. Она больше не наша, она общественной будет, в новую жизнь повезет». И было непонятно, где же та новая жизнь и как же на одной лошаденке увезти столько народу... «Лошадь Буланкой звали! — вдруг вспомнил Савелий Игнатьевич и даже удивился, что вспомнил.— Буланка!» ,Но больше вспомнить ничего не удавалось.Только рыжая грива, отцова деревяшка, толпа. — Не дури! — прикрикнул снова Савелий Игнатьевич на вскинув­ шуюся лошадь, притянул ее за повод, прижался щекой к теплой морде. И тут же отпрянул, услышав близкие шаги. Андриан Изотович подтянул чересседельник, закинув на козлы сожжи, полез в ходок.