Сибирские огни, № 3 - 1983
Аплодисменты заглушили говорящего. — Зачем нам няньки? — это уже другой коммунист спрашивал, поворотившись к президиуму.— Зачем? Ведь никто из сидящих вот за этим вашим столом, никто лучше колхозника не знает, где, что у нас и как. Это вы, думаю, все признаете. Так почему же плановикам сельхоз- управления вера, а нас даже выслушать не хотят? Вы упорно навязы ваете колхозам свои планы. Вроде бы не доверяете нам. Почему? Опять аплодисменты. Я глянул на Мартынюка, он мне шепнул на ухо: «Все нормально. Реакция очень хорошая». Где же хорошая, если вон сплошные штыки! — Я не знаю, кого мы изберем в первые секретари, знаю только, что кого-то все-таки изберем...— это уже не то четвертый, не то пятый выступающий говорил.— Хочется попросить того, кого мы сейчас из берем... и даже не попросить, вернее, поставить условие, чтобы изменил стиль работы райкома партии. Нельзя к нам применять старую мерку, мы выросли, мы, видите, сами с усами!.. Смех, крики: «Правильно! Правильно!» Желающих говорить становилось все больше. Это встрево жило Сухова, он переглянулся с предрайисполкома Кучумовым, под нялся: — Товарищи, предлагаю собраться и поговорить по всем этим вопросам после, как только наш вновь избранный первый секретарь войдет в курс. Молодец, Сухов! Выручил! Мартынюк же, кажется, недоволен, физиономию скривил. Сухов предоставил слово мне. К трибуне я подходил более неуве ренно, чем прежде, в ногах была тяжесть. — Трудно сразу понять обстановку,— признался я,— Но могу за верить вас, товарищи, если вы окажете мне доверие... Заверить, что бю ро районного комитета партии не оставит ваши замечания без внима ния... Для меня есть один стиль работы — ленинский. Я за коллегиаль ность, за широкую демократию... — Предложение одно,— объявил Сухов, несколько смущенный тем, что зал на мою речь, на мои признания ответил не аплодисмента ми, а глухим молчанием.— Предложение: ввести Горбачева Игоря Ми хайловича в состав райкома, избрать членом бюро и первым секретарем райкома. Голосую! Я, опустив глаза, замер. Не видел, как там, в зале. Услышал лишь через минуту Николая Николаевича Сухова. — Единогласно! Он жал мне правую руку. Левую жал Андрей Петрович Мартынюк. Я поклонился залу. Пленум объявили закрытым. Андрей Петрович сказал мне, что я должён немедленно прозодить его к самолету. По дороге в аэропорт он, сев в машине со мной рядом, давил своим тяжелым подбородком на мое плечо и задавал один и тот же вопрос: — Собака зарыта — в чем? Я что-то отвечал, а он опять перебивал: — Собака зарыта — в чем? И уже на трапе, вглядываясь в меня (глаза у него могут быть свин цовыми), спросил: — Понял? А что касается Громова, поговори с ним по душам, он неплохой работник. Переборщил, не заметил, как выросли люди. Если останется в районе, дай работу. И — смелее, смелее, действуй! Улетел Мартынюк. Я вернулся в райком. Там уже никого не было. Одни ушли обедать, другие разъехались по своим деревням. В безвку сице предшественника не обвинишь. И кресла, и стулья — все один к од ному. Пол не то чтобы оранжевый, а какой-то солнечный. И самое при мечательное — широкое окно на море. И еще вид на площадь. Правда,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2