Сибирские огни, № 3 - 1983

день. Но кровь не набирала прежней играющей силушки. Нет в ней знакомого жара, развело ее водицей время. Андриан Изотович оперся рукой на стойку весов, откачнув голову, зажмурился. Боль пока тупая, в самом зародыше. Может истечь сама по себе, не обеспокоив сильно, а может куснуть и так, что свет померкнет. По руке, лежащей на металле, скатывается жар. Телу легче, а сердцу — нет. — Аптечку вроде выдавали, где она? Солнце закатилось, жирно кровянится горизонт. Ближние поля очищены от соломы, но еще не вспаханы. И сволоченная на межи солома еще не заскирдована. Тучки текут на поредевшие леса. Андриан Изотович поднимается: — Встреть колонну. Хотел сам подождать, да сдавило всего. — Психуй поменьше,— советует Игнаша.— Издергался. Давать советы Игнаша любит. Советы его толковые, хотя собст­ венная жизнь набекрень. Старый будто бы уже, лет на пять постарше Андриана Изотовича, а каждый год то сам уходит от жены с пятью детьми, то домочадцы бегут, куда глаза глядят. Не на трезвую голову, конечно, конфликты, и, конечно, мирятся потом Кауровы, но вот, поди же, смешат публику. Женился Игнаша, можно сказать, пацаненком, в аккурат перед самой войной, а детей начал заводить поздно. И сразу же на полную обойму, как из пятизарядного карабина. С той поры, как завелись дети, жизнь его стала еще кипяченее. Он-то всегда в бездетно­ сти жену винил, обзывал пустой утробой, а жена — его, естественно. На почве несогласия — и все ранешние ссоры: как речь о детях, так до драки, как устанавливать виновного, так его и нет. Но дети пошли — Игнаша за все мужские свои оскорбления, за все свое человеческое достоинство уж отыгрался. Факты на печи отлеживаются. Улыбаясь Игнаше, посоветовавшему поменьше дергаться да психо­ вать, Андриан Изотович сказал, будто похвалился: — Выговор вчерась влупили... Покричать пришлось. — За семена? — испугался весовщик.— Дак будут семена, мы же не сыплем какие попало! — За веники,— смеется Андриан Изотович, словно рад выговору нисколько не меньше, чем большому нынешнему хлебу. Удивительно Каурову очень, что, отказавшись губить молодые бе­ резки, можно схлопотать выговор. — Шутишь, Изотыч! — Вполне серьезно. — Да-а! Не доходит, значит? Андриан Изотович гордый стоит, насмешливый. — Почему же? Очень даже доходит, но — директива. Ее положено исполнять, мы не можем жить в мире анархии, своеволия. Понимаешь, голова садовая? — копируя чью-то дружескую назидательность, говорил Андриан Изотович и начинал сердиться.— Навалимся, значит, на ветки гамузом и ухнем по бескормице нашим могучим веником. Проникся? Кауров весело таращил глаза на управляющего. — Молодец, если проникся,— устало сказал Андриан Изотович,— а я не проникся, я — элемент отсталый. Ладно, говорю, согласен в несознательных элементах ходить, но подлесок калечить не стану, не первый год твержу, и зря вы привязы­ ваетесь с этим самым... Не нравится, говорю, снимайте, все одно когда-то придется меня снимать. — Дак ты бы про сено им! _ Ну! — поморщился Андриан Изотович,— Совещание-то про дру­ гое было. Там своя бухгалтерия, им тоже отчитываться. Да я за выговор и не обижаюсь, выговоры мне кажин день можно навешивать до дюжи­ ны, я за березки разобиделся. « г