Сибирские огни, № 3 - 1983

Просыпался Ленька трудно'. Вязкий мрак отпускал его ненадолго и опять опутывал мохнатым, липким. Приглушенно гудели на высокой ноте колокола, которые, если приглядеться, вовсе и не колокола,- а самые настоящие комбайны под ярким солнцем. И душа ликовала, рва­ лась в это половодье звонкого света, руки тянулись к нему, но натыка­ лись на что-то острое, хрупкое, обламывающееся всякий раз, и он проваливался в 'какую-то уютную тесноту. Тьма вновь сгущалась, та­ инство пропадало, и нужно было снова куда-то карабкаться и что-то обламывать вокруг. И Ленька наконец проснулся. В избе тишина, утренний покой. Окна задернуты занавесками — чтобы ему спалось поглубже и подольше. Во дворе утиный кряк, что-то переливают из ведра в ведро. «На молоканку мать сбегала за сыво­ роткой, теленка поит». Леньке делается неловко, зябкая прохлада под­ нимается по ногам. «Сыночек родименький! За той же сывороткой, встать бы и сбе­ гать»... И, еще что-то хорошее хочется сделать для матери, дав ей пе­ редохнуть, подменить сейчас же в домашней работе. И он вскакивает поспешно. На спинке стула выглаженные брюки, новенькая белая рубаха. Но радость от всего этого короткая, потому что на глаза попадаются муж­ ские часы, и кривая усмешка холодит его губы. Ленька берет их брезг­ ливо, подносит к уху. Тикают, заведены даже. Надумала сделать «по­ дарочек» перед школой, ничего не скажешь. Сколь времени пролежали в той шкатулке, и завела, возьми, сынок, носи. Да нужны они ему, чу­ жие! А на дворе была теплынь, скворцы вовсю распевали. — Господи, и окна поэанавесила, а он все равно вскочил! — Мать в огороднике рвала морковь, приподнялась над грядкой.— Беги, коли поднялся. Я морковочкой хотела побаловать. Залитая не то солнцем, не то краской стыда, опять склонилась над грядкой... С часами могла бы и сама догадаться, иначе чего бы он так насупился. 3 Словно праздник этот последний день лета, нет ему дела до люд­ ских страстей, неувязок, переживаний,' оплошностей. Над спелыми ни­ вами вскипает тонкий тягучий звон заждавшегося молотьбы зерна в колосе. На большаке и проселках колонны машин с новым урожаем. Кругом, под веселящим хлеборобскую душу солнышком, блестит, свер­ кает, грохочет. — Что дед Егорша говорил? Откатило! Рано праздновать осенины, а? То-то, Фомы неверующие. Андриан Изотович упруго расхаживал по крылечку. Темно-синяя рубаха расстегнута — в жизни не нашивал управляющий галстука,— редковатая проседь всклокочена какой-то он весь разухабистый, про­ стовато-свойский. Строгие короткие распоряжения перемежает воль­ ными шуточками. Мужики понятливы, млеют под солнцем, похохатывают. Толпа колышется, кипит омутом, расплескивается, но не редеет. Хомутов скрючен. Прижался бочком к машине Курдюмчика, прикрыл глаза. На скуластом старческом лице с напрягшими морщинистую кожу жел­ ваками — глухая, с трудом скрываемая боль. — Здорово, дядя Никодим! — приветствует его Ленька,— Вко­ нец ты сломался. — Промазал в холода, остудился, сынок. — Ну, а кто вместо меня? Кого дают?