Сибирские огни, № 3 - 1983

Глухо звякнули стаканы. Молча пили теплый чай. И она мне как-то странно погрозила невзначай. Как о чем-то пожалела... Будто — предостерегла... Иль построжиться хотела, или знак мне подала! Что-то сдвинулось, сместилось: Я — любила! Я — жила! Только сердце покатилось, словно с жизнью я простилась, не родившись— умерла... Годы сплавились мгновенно в исчезающую новЬ. Подарили мне измену много раньше, чем любовь. А потом она являлась в те мгновенья остроты, в те, которые касалась я тепла и доброты. Только выдохну: Любимый! Как из щели засквозит: прошуршит старуха мимо, молча пальцем погрозит. Тьма крепчает, свет нищая, голым кругом обведет. Милый, счастья не прощая, как за зеркало, зайдет. Да, потом он выйдет снова из пустого далека. И магическое слово произносит свысока. Только зеркало кривое отражает все до дна. Рядом с зеркалом — мы двое. Пригляжусь: я в нем одна. Ослепленная, больная прохожу сквозь толщу дней. И приказ: прости, родная... помогает все трудней. Пронеслись и дни и годы. Не бунтую, не ловлю ощущение свободы. И, наверно, не люблю... И давно не приходила та старуха. Ни гроша счастья больше не дарила... Не твоя ли это, милый, непрозревшая душа! Предо мною: черный уголь, белоснежная стена... Безнадежнейшая удаль со смиреньем сплетена. Я сама рисую: ухо, нос крючком, полглаза, бровь... Что ж ты не грозишь, старуха, ты, убившая любовь! МОНОЛОГ У СКАЛЫ РАЗОЧАРОВАННОЙ ЛЮБВИ Как будто пелена упала с глаз, все прояснилось. И река и берег. Скала «Разочарованной любви», воспринятая мною как игра,, приобрела стабильную реальность. Был ранний, родниково-ранний час, враг лжи, фантасмагорий и истерик. Настолько ранний, что в такой — зови на помощь — тщетно. Знобкая пора прозренья. И воды зеркальность лелеяла тяжелую скалу. Я щек коснулась. Нет ни капли влаги, а ночью... нестерпимо щеки жгли (гуманно их скрывала темнота] колючие соленые бороздки. Что путала хулу и похвалу — теперь не вижу никакой отваги. Слова как эти рядом быть могли! Какой полет быть мог в хвосте кнута! Какая жизнь в заломакной березке! * * Пока люблю — живу. Волнуюсь, открывая, еще одну главу той книги, где живая и каждая строка, и даже запятая. Скала «Разочарованной любви» страшна над енисейскою водою... Наверно, та, что бросилась с нее, не дождалась предутренней поры... А сумерки бывают так жестоки. Подруга енисейская, плыви отныне вечно под скалой крутою. Пусть имя неизвестное твое покачивают звездные миры — земных волнений устья и истоки. Лишь только память сохранила боль. Я этой боли подчинялась слепо. Да как быть розги розами могли! Сосуд с вином — заполнить пустота! Соединиться с ревностью — сердечность! Стоит скала. Печальная юдоль. Как оказалась здесь я! Так... нелепо проехалась до краешка земли. Скала же, неестественно крута, соединит отчаянье и вечность. * и где, наверняка, я вечно молодая. И в блеске милых глаз вновь вижу синеву я. И верю в каждый час. Пока люблю — живу я. О