Сибирские огни, № 3 - 1983
Теперь там, в городе-то, со своей бабой, Ленкой, в общежитии живет. Заработок меньше деревенского. Все купленное: и картошка, и луковка, и морковка. Совсем плохо живут. Вместо маслица — маргарин. Но воз вращаться и не подумывают. Отчего? Да все оттого. Грязь, говорят, дядя Егор, по уши, от солярки, говорят, тошнит. А разве нас всех не тошнит? Ладно, грязь была от веку, привыкли, да ведь солярка доба вилась. И работа летом по суткам длится... Береговой помалкивал, щурился, изредка что-то записывал в кни жечку. Записывал, когда говорили о том, что надо бы на удобрения брать торф с сухих болот, что специализацию внутрихозяйственную на чинать лучше всего с птицеводства, а точнее, с уток, потому что для них ничего нового не надо, кроме двух дополнительных небольших прудов... — Главное — не соблазниться далеким городом и набраться тер пения для того, чтобы самим у себя наладить достойную человеческую жизнь,— это сказал секретарь комсомольской организации Аркаша Прохоров. Говорили в тот вечер о многом, искренне, душевно, с тревогой. И о том, что в горку, и о том, что под горку. 5 Две недели как один день пролетели. Много хороших мыслей, предложений услышал. Некоторые из них выношу на бюро райкома, над некоторыми работают специалисты управления сельского хозяй ства. Нашлось дело и для прокуратуры. Сегодня суббота. Вечер. В райкоме ни души. 1^з репродуктора до носится голос Зыкиной. И от ее песен становится как-то уютнее. Вздрогнул от звонка. Уж. очень резко прозвенел в тишине. И голос Николая Николаевича Сухова показался чересчур громким. — Игорь Михайлович! Предложение! Мировая банька! А? — С веником? — Ну конечно! Попаримся, чайку попьем. Идите к себе в гости ницу, я туда как раз сейчас подойду. — Согласен! — кричу. Радуюсь: очень кстати это дело — банька. Чувствую, как спина уже отходит от напряжения. Грешен, люблю попариться... В бане я намочил полотенце, ркрутил им голову,, надел рукавицы, как будто.собирался выходить на ринг. — Окупнись! — советует Николай Николаевич. — .Кожа сама влагу даст,— говорю. Эх! Я выплеснул из большого деревянного ковша горячую воду на белесо-серые окатыши, которыми набита каменка. „ Дверь в предбанник открылась, будто кто по ней шибанул — такая струя пара. Поддал второй ковш. Горячий пар прижал нас к полу. Пусть успокоится этот пар, обмякнет, станет ласковым, нежным. Я’ взял веники, подержал их над раскаленными камнями, распарил. В бане запахло березой, будто тропинкой идешь по березовой роще. Я даже глаза зажмурил от удовольствия. — Начали! — выкрикнул я. И пошел хлестать себя веником напропалую. Уставала одна рука, перебрасывал веник в другую и снова хлестал, пока не деревенел локоть. ...Мы за столом в кухне, распаренные, в пижамах, с полотенцами через плечо. Перед нами — шумливый самовар, тарелка с квашеной капустой, бутылка перцовки, соленые помидоры, такие мясистые, упру гие, будто сейчас с грядки, соленые рыжики, грузди, малосольный ха риус и пышущая пенно-крахмалистая картошка. Ребятишки Николая Николаевича спят, жена с соседкой в бане. Мы вдвоем пируем.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2