Сибирские огни, № 3 - 1983

чуть ироничное, порой и взрывчатое, нор­ мальное мужское достоинство. Он был че­ ловеком, «принявшим жизнь — со 'всеми ее нехватками, с тюрьмой и сумой, с черной работой, с редкими праздниками и тяжелы- ,ми похмельями — не как проклятие, а как свою мужицкую норму». На фронте он был шесть дней, ровно шесть дней он воевал, словно в самом деле он и был тот средне­ статистический пехотинец, о котором позднее доложат математическим языком исследо­ ваний о войне. Но он, конечно, был солда­ том не статистическим, а реальным. Живым, настоящим отцом и солдатом. «...Таких вот,— напишет потом его сын,— чернорабо­ чих войны, поставляла на фронт улица моего детства». Получив повестку, отец поспешил доделать крышу, перекрыл на зи­ му землянку, где оставалась его семья. «Уже впотьмах закончил он эту работу, а утром, чуть свет, собрался на другую». Этой повестью Николай Самохин сделал то, что в жизни каждого человека является делом самым, наверное, необходимым и значительным: исполнил долг свой перед отцом. Он сделал это как сын, как человек своего времени, как гражданин, ' наконец, как писатель. В этом смысле, полном само­ го высокого значения, правомерно сказать, что он, может, написал главную свою по­ весть и совершил главный свой поступок. Потом будут другие повести и дела, они станут значимы по-своему. Но место, кото­ рое заняла в его творчестве эта повесть,' всегда останется за ней. И вот особенность настоящего произведе­ ния литературы: совершая этот поступок «за себя», писатель сделал необходимое и значительное дело и за всех нас. Книга была бы неполной, а дело, которое делает ею Самохин, было бы незавершен­ ным, не напиши он третьей повести. Она о матери, она — памяти матери, и называет­ ся она: «Наследство». Собственно, и вся книга могла бы так называться, ведь в этом слове заключены благодарность, ощущение неразрывности связи поколений, преемст­ венность в самом глазном. Эта повесть — почти хроника. Впечатле­ ние такое, что читаешь практически доку­ ментальную запись событий:.смерть матери, потрясшая взрослого уже сына, похороны, осознание того, что произошло... Надо сказать, хроникальность, сжатость изложения, порой сухость, а где-то и бег­ лость прорисовки производят неоднозначное впечатление. Иногда они подчеркивают трагизм происходящего. А иногда, очень уж хочется, и бывает необходимо, чтобы перо автора задержалось и выписало этот харак­ тер, этот эпизод, сделало еще одно из ма­ леньких чудес, которые может проза, там, где перо лишь коснулось бумаги. Матери в повести уже нет — повесть на­ чинается с известия о ее кончине. Но, вста­ вая в воспоминаниях, мать делается жи­ вым человеком для нас. «А что завещала?..— размышляет сын.— А жизнь свою и завещала, муки свои, под­ вижничество свое —>опять же ради жизни. Его жизни. И веру завещала. Она верую­ щая была. Не в бога верила, а в то, что жить надо. Необходимо. И что впереди будет лучше. Не может не быть: ведь за что-то хлещется человек. Она так и говорила: «Не зря же хлещемся*. И хлесталась. До послед­ него часа...» \ Закрываешь эту книгу со счастливым чувством душевного осветления, и благо­ дарность охватывает к автору за то, что он обратился к людям со своим сокровен­ ным, и воззвал к самому лучшему в нас, и вызвал в ответ самые прекрасные движения в наших душах. В самом деле, что большее он мог сде­ лать для отца и матери? И для нас с вами, читатель. ДАВИД КОНСТАНТИНОВСКИЙ Е. Павличенко. Вчера был бой... Рассказы. Новосибирск. Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1982. Рассказы старейшего новосибирского пи­ сателя Евгения Максимовича Павличенко адресованы школьникам, основа новелли­ стической прозы, составившей эту книгу,— судьба, биография самого Евгения Макси­ мовича. Взволнованно, тепло пишет ой , о своих друзьях, с которыми начинал рабо­ тать в молодой советской республике, о тех, с .кем шел по нелегким фронтабьйг-до­ рогам Великой Отечественной... / За нехитрыми строками каждого расска­ за угадывается, чувствуется душа писателя, его добрая, честная «память сердца». На примере обоих героев Евгений Павли­ ченко учит не умению жить, а умению жить ради других людей, умению переносить трудности как испытание мужественности, в котором выковывается сила человеческого духа. Писатель учит умению и необходимо­ сти в самых тяжелых условиях сохранять не только в помыслах, но и в поступках — прекрасные идеалы добра, правды и красо­ ты, наши советские идеалы. После стрельбы еще дрожат руки у бой­ ца Ивана («Зеленая скрипка»), но он, «овла­ дев собой, прижал к плечу скрипку, взмах­ нул смычком и зазвучал ее чистый, уверенный голос...» Продолжилась песня, не погибла красота, за которую и сража­ лись' люди. Погибает Виктор Семенов («Тетрадь Вик­ тора»), однако страницы, «заполненные сти­ хами и песнями»,— след и свет его высокой души — остаются жить, а вдохновенные слова героя становятся главной мыслью книги Е. Павличенко, а может быть, и всего его творчества: «Сколько вокруг больших, замечательных людей!» Особый интерес вызывают страницы кни­ ги,- посвященные поэзии. В рассказе «На Степной» Евгений Максимович воскрешает в памяти те дни, когда он впервые пришел в одесский Клуб поэтов. «Для меня по сей день,— пишет он,— одинаково живы, лю­ бимы и дороги ушёдаиие из жизци Багриц­ кий, Петров, Олеша, Резников, Сосюра, Кирсанов, Колычев и еще много поэтов, прозаиков, начинавших свой путь отсюда, из клубной комнаты, не вмещавшей желаю­ щих послушать, почитать, поспорить...» Симпатией, восхищением проникнуты строки воспоминаний об Эдуарде Багриц­ ком. Вот молодой Евгений Павличенко с тремя товарищами по перу приходит к Багрицкому, жившему в годы гражданской войны в холоде, впроголодь, но одержимому своим любимым делом. Молодые ребята