Сибирские огни, № 3 - 1983

Какая же это ночь — без сноведёний! Скукота, черное забытье. И Ленька будто бы даже обрадовался, когда его вдруг приподняло с по­ стели, понесло, понесло, закружило в хороводе желтых, оранжевых, багровых, как закатное солнышко, листьев. Вот-вот комбайн увидит, Хо­ мутова с Курдюмчиком. Ха, свалится сейчас им на голову, подкрадется да как крикнет: «Здравствуйте! Вот и я! Опять к вам вернулся». Летал Ленька над земными соснами, багряными осинами, бело­ ствольными березами, парил над перепаханной гривой, где столько лет собирал ягоды, пас коров. И будто бы жалко было распаханную степь,— но и гордился: и у них, как и в прогремевшем Казахстане, пашут цели­ ну. Парил и над речкой, не понимая, куда подевалась деревня. Увидеть бы поскорее, ведь столько времени не был. Колодец, слышно, дед Егор- ша обновил на их улке... В коридоре топали, гремели умывальниками, брякали ведрами. Робкая синь, принесенная степным ветром, оплеснула плачущее окно и текла по стеклам, разводьями. И было что-то не под нартроение тоскли­ во-непонятное в рассеивающемся сумраке. Вставать не хотелось, оста­ валось что-то недосмотренное во сне, недодуманное. Донеслись приглушенные голоса: Катька Дружкина ломилась в комнату, а Инесса Сергеевна не пускала, отчитывала за самовольную поездку домой. Вскочив, Ленька надернул брюки, пригладил на бок свой белесый и упрямый чубчик. Катькина растрепанная голова просунулась в дверь: — Леня, выйди, пожалуйста, ты мне очень нужен, я домой, в Маев­ ку, ездила... Отказавшись от завтрака, Ленька взял портфель и вышел на улицу. Ему казалось, что идет он по дну глубокого омута и вода давит на него со всех сторон. От этой непомерной тяжести, недостатка воздуха он за­ дыхался. И захотелось незамедлительно снега, лыж, костра, довери­ тельного разговора с любимым учителем Марком Анатольевичем, и сидеть, слушая шепот зимнего леса, треск углей. Лишь бы не видеть больше Катьку, не слышать ее встревоженный голосч Тупая боль разламывала голову, ее невозможно было запрокинуть, чтобы стряхнуть давящую тяжесть стыда и обиды. Еще какие-то жалкие мысли метались, затихая, как одиночные шаги в гулком школьном ко­ ридоре. «Черный, кудрявый. Черный, кудрявый,— ухала выскользнувшая из небытия мысль.— Черный, черный...» Падал снег. Хлопья его крупные ложились заплатами на расквашен­ ную землю, таяли. Торжественно белая, мельтешащая пороша раздвига­ ла утренние сумерки. «Как же она могла? — думал он, задыхаясь обидой.— Нашла опять на зиму, хоть всю зиму теперь домой не езди». «Ой, снег! — послышался голос Катьки,— Ребята, снег!» Холодная сырость падала на лицо и глаза. — Лень,— взяла его за руку Катька,— может, я дура, что сказала? Или, может-, я не так сказала. Мало ли кому не нравится. Может, это и есть настоящее счастье твоей матери? Ты плохо думаешь про свою мать, потому и расстраиваешься. А ты по-другому подумай! И домой, в Маев­ ку, тебе срочно ехагь надо. Тебя там очень и очень ждут. А снег падал и падал. Белый, пушистый, торопился укрыть озябшую землю.