Сибирские огни, № 2 - 1983
— Давайте помогу, мамка на выпасах. Илья завернул к ним на обратной дороге в Хабаровск из Москвы, где был на выставке. Уезжал передовым лесничим края, возвращался директором учебного комбината. Расспрашивая о деревенском житье- бытье, походил по затравянелому, порядком запущенному подворью, помыкал над каждым известием о близких ему людях, навсегда поки нувших Маевку, покачал обветшалый плетень, и когда, обливаясь потом и слезами радости от желанной встречи с братом, прибежала с дальних выпасов мать, загудел потерянно: — Все, нету, нету больше Усолья, нечего и переживать. Сгинуло. Доигрался своей властью Андриан, всех вычистил под метелку.' — Нужна ему была та власть,— со вздохом сказала мать,— собачь ся с'нами каждый день. И в район сманывали, и в рабочкомы его дирек тор звал, а он как присох тут. — Не знаю, как там его сманивали, но свое Андрианка не упустит. Таисью у меня отбивал — на все шел. — Дак, если любишь, рази думаешь о других? Ты тоже, поди, оглоб лей махался. — Я на законном основании,— не сдавался Илья Афанасьевич,— я с ней два года без обмана, хотя мог бы, а я культурно. — Бабу словом не насытишь,—вздохнула мать. Илья Афанасьевич прищурился ехидно и загудел, не давая больше говорить матери на неприятную ему тему: — Готовь чемодан сыну, через год профессию получит, и тебя за берем. Столяром-краснодеревщиком, например, если схочет. Солидный народ. Можно питомниководом, елки-палки садить. Тем же лесником, как я начинал когда-то.—Задумавшись, произнес расслабленно.— Да же объездчиком я начинал. Помнишь, Варька, за веники вас гонял? — Делать нечего и гонял. Форсу было. Не допив прихваченный из города четок, Илья Афанасьевич поднял ся, набросил на плечи китель: — Помозгуйте тут, а я похожу. Вместо ночи, как говорил вначале, дядя Илья задержался в Маев ке на трое суток. Ходил в грустном одиночестве по деревне, присаживал ся у заброшенных изб, пинал носком ботинка чьи-то развалины и груст нел. — Забывчивы мы к прошлому,— говорил хмуро,, сердито, как-то странно поджимая губы. Только мать-земля и бережет, терпит, сносит все. Но сколь сносить-то, сколь терпеть? Одному так поглянулось, дру-, гой иначе вертит, и всем больше давай, немедленно. Воду вычерпыва ем, леса вырубаем, пашню изводим. В последний раз я тут, нет больше сил смотреть и думать. Мать проявила незаурядную выдержку и твердость, из дома Лень ку не отпустила, заявив, что пока ее носят собственные ноги, он будет учиться в школе, пока не получит аттестат зрелости. Да и из Маевки на отрез отказывалась уезжать. Она говорила о деревне, как о живой и невредимой, не хотела соглашаться, что дни ее сочтены, как это доказы вал дядя Илья. Продолжая настаивать на необходимости Ленькиного пе реезда в Хабаровск, он обстоятельно перечислял односельчан, молодых и далеко не молодых, покинувших отчий край и добившихся приличных жизненных высот. Вот и он, старший Брыкин, директор теперь. А остань ся в Маевке — какой ход? Бригадиром, в лучшем случае, или, как Да нилка Пашкин, размахивать вилами, потеть без выходных и отпусков с рассвета до глубоких сумерек. Такой она жизни хочет сыну? Покидая родительский дом, Илья Афанасьевич замешкался у ка литки: — Паскудница ты, Варька, а я тебя сильно уважаю... И Маевку нашу. Дворов-то, на пальцах пересчитал, поредели улки, но есть, дер жится... Держитесь, язви вас, корень первородства, он глубоко-о-о! — Нехорошо ты ведешь себя,—укористо сказала мать,—Андриан Изотович выспрашивал о тебе, а зайти, видно, не посмел.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2