Сибирские огни, № 2 - 1983

и освеженная, готовая ворочать весь новый день, ведром, плицей, гру­ зить и разгружать, носить и возить, лопатить и перелопачивать. И было досадно лишь одно, что плохо слушала цыганскую речь, плохо запом­ нила ее хорошие и ласковые слова, которых уж никто никогда ей не скажет и которыми никто больше не обогреет. А так запомнила бы да посиживала вечерком, перебирала бы на ночь глядючи. И о короле трефовом, и о детках ненародившихся, и о доме-хоромине. И все с каж­ дым разом переиначивалось бы чуть, и не король трефовый мыл бы ей ноги, а она сама бы их мыла ему. Уж от забот об мужике руки-то ее не отвалятся. Тепло мужику от них, радостно. Да еще улыбнуться ему, и оживет он: хоть на гулянку зови, хоть на баловство какое. Вот оно приятно насколь быть женщиной. Или даже не по-городскому — женщи­ ной, пусть бабой деревенской, а все одно приятно. Ей вдруг сделалось жалко, что бедновато одарила добрую воро- жеистую душу. И врать ведь надо уметь. Тоже ведь от всего сердца, с любовью к таким вот, как она. Вдруг да и сбудется у кого, вдруг и дож­ дется кто, согретый тем словом, заветной своей минуточки, счастья ска­ зочного, да и улыбнется еще разок от всей души, и в ответ получит че­ ловеческую такую же улыбку. И не выдержала она таких дум, связала в узел вещички кой-какие, не только свои, но и Ленькины, и дочкины, побежала к цыганам. Расползшиеся вширь костры Почти потухли, были в пушке серой золы, поблекли. Говор меж примятых трав бился тихо, несвойственно табору, будто люди устали говорить за ночь, устали шуметь с редкост­ ным в природе темпераментом. Кони катались, готовя себя в работу, ■ запах чужой полудикой жизни вплетался в утреннюю свежесть. Цыганку она нашла не скоро. Цыганка оказалась вовсе не такой праздной да веселой, какой показалась ночью; возилась с тремя своими малыми Детишками. Одному пихала в рот хлебную корку, другого подсаживала в колымагу, на третьего напяливала куцую курточку, а он, третий этот, брыкался и орал оглашенно. Сказала ей: — Возьми вот. Обноски, а ты не брезгуй, и я не богачка. Возьми, я об тебе всю ночь думала, хоть и врала ты все. Ведь врала? Цыганка виновато улыбнулась: — Не думай о плохом, сердечная, мало тебе было его? Иди, краса­ вица, думай о хорошем, как я сказала. И иссякли у Варвары сразу все вопросы. 3 Будто плавились, истекая нежностью к ласковым лучам солнца, оконные стекла. Ленька подхватился легко, брюки на себя, ботинки, и в дверь. А вслед, из кладовки, голос матери: — Лёня, Лёнь! Запамятовал? Поспи еще, поспи, тридцатое седни. — Разлеживать еще в такой день. Клубилась пыль на проселке в заречье, тише и тоньше звенели ко­ локольчики. Ленька догадался: уезжает цыганский табор. А в другой стороне, на лужке у конторы,—дружный хохот. Подсчитывают, видно, мужики семейные убытки, костерят на чем свет заполошных бабенок. Машина Курдюмчика там же, значит Хомутов не уехал еще. Ленька обрадовался догадке, ветром влетел обратно в избу: — Где сидорок? < — Дак ты же не собирался больше, я не готовила. Словно дышит на солнышке ноздреватая краюха каравая. Ленька ее пополам об угол стола. Пучок лука, вареные яйца все, что лежали в чашке,—в подвернувшийся белый платок, и на выход. — Соберусь, завтра день, а Хомутов один остался,— крикнул в от вет матери. та