Сибирские огни, № 2 - 1983
Андриан Изотович, не евший весь день, опрокинул удало рюмку откинулся на спинку стула. В голове шумело самую малость. Не столь ко от выпивки, сколько от возбуждения. Сумасшедший день! Но разве завтрашний будет легче? Разве быЬают у него легкие дни? Холодный вечерний воздух струился в приоткрытую дверь. Доно сился гул трактора. Андриан Изотович пытался угадать, чей это трактор перебрался на третье поле... Манит его в ночь, подальше от самого себя, и слушал, также издали будто, голоса жены, неожиданных гостей. Он больше не думал о том, что было за день, а думал о том, чего не знает пока про этот завершившийся день, но должен узнать, иначе не уснет. А узнать ему нужно, сколько забороновано и сколько посеяно, сколько надоено молока, есть ли пополнение в родилке у Таисии. Ему многое еще нужно было выяснить, прежде чем расслабиться окончательно, свалиться в постель. ЧАСТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ 1 Трепеща флажком, покачиваясь на поперечных бороздах, бежал с тремя сеялками на сцепе обрызганный маслом трактор. Поджидавшие на кромке поля мужики расступились. Тузик и братья Горшковы соско чили с подножек. Тузик шлепнул оземь шапкой, сверкнул зубами: — Даешь премию? Или есть желающие потягаться с нами? Таких желающих не обнаружилось. • Иван Дружкин лихо провел сеялки меж- березок, развернулся у самой белоствольной стены, заглушил трактор. На леса и засеянное поле, на дальнюю гривастую степь, которая третий год числится в планах под распашку и до которой все не дохо дят руки, пала благостная тишь. Но чумазые, как негры, трактористы, сеяльщики, подвозчики зерна и удобрений, заправщик еще не ощущали ее, для них вокруг продолжало греметь, звенеть, лязгать, все они были еще разгорячены работой и охвачены только ею. Это походило на какое- то странное оцепенение, и не понявший значительности момента Тузик громко рассмеялся: — Вы что, дяди!? А кто нас поздравлять будет? Ведь отсеялись, наконец.— И закричал по-петушиному: — Ура-а-а ударникам! Его выходка не могла не вызвать улыбок, и они родились на чума зых лицах. Дружный вздох облегчения прошел по толпе — как ни гре шили, ни колобродили, а поднатужившись, в конце концов, показали удаль молодецкую, отсеялись. Мужики задвигались, запришлепывали старательно по пиджакам, комбинезонам, ватникам, и пыль, въедливая, дерущая горло, поднялась над людьми. И не было больше для них ни гула, ни рева, ни металлического скрежета. И все, что шумело нежным зеленым листом, пищало, присвистывало и стрекотало в травах, вошло в них — не краешком, не чуть-чуть, а всей торжествующей, величавой мощью, глубоко и надолго, снимая тяжелую усталость и напря жение. Иван Дружкин подходил вразвалочку, чувствуя себя именинником. Кепка-блин была сдвинута на одно ухо, и сам он, приземистый, выгля дел сейчас молодцевато, уверенно. Лицо его светилось достоинством. Не доходя до Андриана Изотовича, выдвинувшегося из толпы, как во жак из летящей стаи, он приостановился, развел руками: — В чем дело, управляющий? Не видим оркестра. Непонятно. И фотограф для этого случая,—он обвел рукою лицо,— не помешал бы!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2