Сибирские огни, № 2 - 1983

Андриан Изотович не мог Унять гнев: — За машиной лучше приглядывай. Грехи других все видите, а свей?!. И раскачивайся тут поменьше. Бери ведро бензина и газуй. Курдюмчик топтался на подножке, счищал с ботинок грязь. Лень­ ке было неловко перед ним, потому что, уж получилось так по воле Андриана Изотовича, выступил он как бы в роли главного обвинителя, на которую вовсе не напрашивался. Курдюмчик никому из односель­ чан никогда не отказывал в машине, только бы время нашлось да колеса исправно крутились. Сам же Андриан Изотович поощрял его к этому всячески и сам вот распекал. За свои шестнадцать лет Ленька успел свыкнуться с мыслью, что люди — великие путаники собственной жизни, многое у них идет наперекосяк, и только то, что думал и совер­ шал сам, казалось более-менее прямым и объяснимым. Каждое лето, помогая взрослым, он сталкивался по работе с Курдюмчиком, уважал твердость его характера в этом главном, чем и является для всякого человёка работа. Курдюмчик никогда не говорил о ней так, как говорил иногда управляющий, как говорят по радио и в кино, пишут в газетах и книгах, а говорил будто бы насмешливо, грубо, но после его .слов дело, которое они делали, становилось как-то серьезнее, нужнее. Ленька помнит, как Курдюмчик рассуждал.,. У каждой поры свой шумный бег и своя рабочая нота. Деревенский житель должен уметь подлаживаться под каждую и каждую по-своему уважать. Ну не смеш­ но ли звонить во все колокола, кричать во все горло, что уборка, ска­ жем, главное из главных? Будто крестьянские руки не умеют радовать­ ся тугой хлебной струе самозабвенно и трепетно. Будто есть особая нужда взводить всякий раз перед выходом в поле этого труженика земли, как взводят ружье на выстрел? Всякую весну птица), встает на крыло и летит на север. Осенью та же сила вечного инстинкта зовет ее на юг. А крестьянин? Разве он утратил силу своего инстинкта пахать, сеять, убирать, не подвластен ей, и его необходимо понуждать, искус­ ственно торопить, ускорять в нем волнующее таинство пробуждения нового и неизбывного? Работа в деревне идет своим чередом, как шла прежде, как будет идти завтра,— не на словесной паутине прочнеет дело, не в словах нуждается рабочий человек, говорить и он мастак, было бы о чем и ради чего. Леньке было неловко! что это из-за него, в какой-то мере, влетело шоферу. Случалось, и раньше за ними не приходила машина. И никто очень-то не ругался, не распалял друг друга из-за того, что ребятня снова притопала пёхом. Ну, нет машины, где возьмешь? Или сломалась, или еще что. И уже не хотелось Леньке слушать выговоры Курдюмчику, не хотелось ехать на «Москвиче» с управляющим. Ленька подошел к шоферу, спросил виновато: — Можно с вами, дядь Юр?.. Да вы не расстраивайтесь, тепло, обождут. 3 Корреспондентка газеты атаковала деда Паршука. Это была миловидная, бойкая, все нукающая девушка: «Ну, а кто первый предложил? Вы, наверное?.. Ну, а непосредственно кто писал товарищу Калинину, не вы, случайно?.. Ну, а когда ответ пришел, сно-. ва собрались?..» В избу ее дед не повел. Постеснялся убогости, мрака своего жилья. Сидели на толстом окоротыше у калитки. Паршук смущения не испы­ тывал, словно всю жизнь только и делал, что раздавал интервью до­ тошным газетчикам, поправлял их, как и о чём писать, не взваливая на себя лишку. В деревенской жизни журналистка разбиралась приблизительно и, не желая утруждать себя проблемами, не сулящими ей ' никаких лавров, рвалась в историю, в героическое прошлое, которое казалось ей 58