Сибирские огни, № 2 - 1983

Меланья взобралась на плотину, потрясала клюкой: — В смоле сваритесь! Ввек не очиститься! ЧРо людского у вас? Все- раскатываете на бревешки, что деды-прадеды ставили! Топталась слепо на углях. — Осторожнее, бабка, сгоришь,— выдохнул сердито-Андриан Изо- тович. — Сгинь, сатана! Распустил людишек, в пирушках увязли! Вот оно, знаменье! Взлетите черной копотью — падете черным дождиком! Таисия прижалась к мужу, шепнула, не переставая вздрагивать: — Ой, Андриан, нехорошо как-то. Другое бы — не так жалко.—- И еще тише, одними губами: — Знаешь, как я боялась бегать к тебе сю­ да. Ветлы, омут, колесо. Сердца не слышу, а несусь, лишь бы с тобой по­ видаться. Жалко сильно,-Андриан. И Андриану Изотовичу было жаль старой мельницы. Будто кусок душй вынули и истоптали... А как шумели, как бегали люди смотреть, когда Касьянка Жудель с лампочками придумал! На себе столбы, бухты провода с току волокли. Кинулся было ругаться — новый склад не осве­ щен, к водокачке линию тянуть,— а там уже колесо вертится, водичка шелестит по лопаткам, ветлы серебристо мерцают... Дамбу собирались починить — не пойинили, лавочек под ветлами понаставить — ни одной не поставили. Площадку над омутом для молодежи построить хотели — не построили. Вот оно и отрыгнулось. Да, да! И это. 2 Никогда еще Андриан Изотович не ожидал выхода в поле с таким- нетерпением, как ожидал теперь. Ночи тянулись долго, муторно, сон был вязкий и неглубокий. Часто перед глазами возникало пожарище и что-то мерещилось в тех, тихо догорающих углях... И не только бревешки там догорали... Возникал вдруг Данилка, что- то кричал ему с пепелища. Скрипело водяное колесо, Меланья раскручи­ вала его клюкой. Паршук звал на какую-то немыслимо высокую гору, и он задирал голову, туда, куда показывал старик. Все что-то предлагали ему, протягивали свое самое дорогое, кровное, что-то просили взамен. Он не понимал, чего хотят от него, просыпался, открывал глаза, но его окружала только плотная, тихая сумеречь комнаты. Алюминиевые раструбы на клубе бубнили во всю мочь, рассказывая о покорителях целины. Известные всей стране полеводы, как всегда в эту предпосевную пору, делились своим опытом. И ему, никогда не лю­ бившему излишне навязчивых речей,— словно сам он не знал, что по чему сеять, когда и какими семенами, на какую глубину, как уберечь влагу,— не любившему ранее, хотелось слушать их. И даже самому хо­ телось многое сказать. В первую очередь он бы сказал так: «Все это правильно, что гово­ рилось тут, а я заострю внимание н.а вопросе о нашей крестьянской гор­ дости. Должна быть у нас гордость за свою землю? Не вообще за землю, а за свою, мятую-перемятую собственными руками, на которой хозяйст­ вуем. Отвечаю: должна! И она у меня есть. Разве это плохо? И кому плохо? Никому? Тогда зачем лишать меня этой крестьянской гордости? К чему гнать меня с моего поля? Против я категорически! Не желаю. Повязан я с ним навеки не только своим сердцем, а всем тем, что есть во мне хорошего, успехами своими и своими поражениями, которых тоже хватало, днем рождения своим и будущим днем смерти. И в этом тоже моя гордость — я ни разу, ни на один час не изменял ему, а сейчас меня призывают покинуть его. Так могу ли я это сделать? Не только не могу, но и вас призываю: научитесь гордиться не только тем, что вы делаете сей­ час, хотя то, что вы делаете, дело вовсе не простое, а тем, что оставите своим детям — вспаханное и засеянное поле. Нам впервые вспахать и засеять, им потом сеять и убирать. Н не под шум холодного дождя о па­ латку, а под звонкую, веселую песню. Так что вспахать никогда еще не 37