Сибирские огни, № 2 - 1983

— Мне, может быть, больше всех его жалко, потому что я знаю его больше всех. И то-о! Это Силаха токо и мог со мной, Андриан! Силаха токо! Даже твои нервы меня не терпят, правда? — Стерпят,— успокаивал Пашкина Андриан Изотович и сам подно­ сил украдкой руйу к глазам,— они у меня еще толстые. Говорил, чувствуя ту же-крайнюю грань душевного разлада, что и Данилка: — Действуй, стерпим! — И будем! — гудел, ощущая прилив небывалого благородства, Да­ нилка.— Ты нас знаешь, Андриан 'Изотыч. Будем! Никуды, при всех обещаю! Никуды, пока ты... Ты— человек, Андриан, вот почему! Я люб­ лю тебя и уважаю. Ты не имеешь никаких прав сдаваться, потому что управляющий! Что хошь делай, а прав никаких не имеешь, мы на тебя надеемся. Бабы не стыдились слез. И у Таисии они текли обильно, и у Валюхи Козиной. Варвара пряталась за чьи-то спины, закрывалась рукавом фуфайки. — Василий! — обрадовался Паршук появившемуся Симакову.— Пошли, четушка у меня скисает. Пошли ко мне, Вася, а то я рехнуся сёдни. Камышиха шептала Варваре: — Ну-к че же так, взял и отпустил. Какой он после всего управляю­ щий, если Чернуху отпустил? Поистерлись, видно,'подковки и у нашего рысака. А какой он был мужик, Варюха, в обморок можно было упасть. — Ну и падала бы, кто не давал? — Я бы пала,— в порыве небывалого откровения говорит Елька,— да ему мое падение не шибко нужно было. — Эх, -море по колено! Андриан Изотыч, Курдюмчик, Трофим, айда за мной,— надрывался Данилка,— Всех, всех, кого вижу, все айда! Дед­ ка! Где ты, козел пучеглазый, что ты к Симакову прилип, айда пока зо­ вут! Веди публику. — Пойдем, Данилушко, я давно об том самом бьюсь,—обрадовался Паршук.— Засядем у твоей фляги, авось, до чего и доищемся. И трезвый, поразивший всех рассудительностью голос Валюхи: — Господи, да в питье ли спасение! Кого слушать взялись? Вы бы еще моего Козина послушались.— И заплакала. Бубнов придавил Данилку пудовой ручищей, прогудел вполнакала: — Зайдут, не вязни. Они сами, а мы с тобой пойдем. Из-под низкого солнышка предвечернего выбежала Нюрка. Го­ лова растрепанная, платок в руке, из луж брызги летят во все стороны. — Ой, люди дорогие! Ой, Андриан Изотыч, миленький ты наш! И вовсе конец! Все пропало, нету ниче больше, даже самого последнего. Нюрка стоном исходит. Андриан Изотович стряхивает ее за плечо, спрашивает: — Где он, конец твой, что еще такое стряслось? Стихло кругом, лишь Нюркино тяжелое дыхание. — Мельница и лампочки Касьяновы. Все до единой... — Говори, говори, Нюра,— требует мягко Андриан Изотович. — А че говорить,— вдруг как-то совсем спокойно сказала Нюрка,— нечего говорить. Мельница старая сгорела и всё. Паршук завыл тоненько, по-ребячьи, побежал неловко. И толпа бежала. Хлопали калитки, улица наполнялась потревоженным людом. Старый мельничный сруб лежал кучей обуглившихся бревешек. До­ горал тихо, ровно, как догорает жаркий лесной костер. Дымило в реке отвалившееся и наполовину сгоревшее колесо с лопастями. Мальчишки воррчали его, тащили на берег. Железная решетка окна торчала из пе­ пелища. — Ну вот, девки,— грустно сказала Камышиха,— и свиданья на­ значать больше негде. Права была Нюрка, уж последнее это было. Одно к одному.