Сибирские огни, № 2 - 1983

тателя на том внутреннем напряжении и том духовном подъеме, которые владеют героями этих произведений. У К. Лагунова и А. Проханова немало весьма впечатляющих по изобразительной силе и экспрессии картин, рисующих ситуа­ ции, в которых требуется предельная моби­ лизованность и напряжение всех человече­ ских сил. Но заметим, оба писателя в вы­ сокое романтическое звучание, отличающее эти картины, не боятся вводить сугубо про­ заические, приземленные диссонансы, кото­ рые, на первый взгляд, снижают тональность повествования, становясь как бы ложкой дегтя в бочке меда, тем не менее на самом деле еще более усиливают ощущение дра­ матизма момента. Так, у К. Логунова ма­ гистральный трубопровод лопнул, потому что «диспетчер зевнул», в «Месте действия» теплотрасса нарушена в лютый мороз по вине пьяного бульдозериста, разворотивше­ го один из колодцев. И тогда снова возникает вопрос: а нуж­ на ли романтика в литературе о Сибири? Ведь вот она, реальность — недосмотр и халатность привели к аварии; надо, видимо, дисциплину поднимать, а не романтический тонус. Однако, прочитав на едином дыхании друг за другом «Место действия» и «Больно берег крут», мы обнаружим, что ответ, по существу, уже найден: без романтической энергии, романтической пропитки характер современного первопроходца не только ока­ жется пресным, безликим, но и потеряет одно из самых замечательных своих свойств,— увлекаясь, зажигаясь, увлекать и зажигать других, вести за собой. Бесстра­ стность и объективизм служат такую же плохую службу в .изображении характера современника, как и неумеренность, роман­ тические излишества. С. Алексеев, о повести которого в статье уже говорилось, деловито, скрупулезно и на­ меренно бесстрастно рассказывает читателям о жизни отряда изыскателей. Его герои не испытывают ни восторга, хотя работа очень важная и увлекательная — ведутся изыска­ ния створа будущей ГЭС, ни восхищенного удивления, хотя вокруг неповторимые по красоте места; и надрыва в повести нет, нагнетания драматизма, хотя досадные не­ предвиденные случайности тоже ведут к тяжелым перебоям в работе. И в этой по­ вести конфликт строится на традиционной аварии — в самый ответственный Момент ломается буровой станок, замена которого ведет к большим простоям. Начинаются пе­ реговоры на разных уровнях служебной лестницы, но все заканчивается .буднично­ просто: авария ликвидируется в рабочем порядке (один из буровиков буквально у себя под ногами подбирает необходимую для станка деталь). Производственная жизнь маленького коллектива отражена ав­ тором довольно зримо, хотя и без внешних эффектов и романтических красивостей. Но, стремясь честно, без прикрас рассказать о буднях первопроходцев, С. Алексеев впада­ ет в другую крайность — напрочь забы­ вает, что душа человека труда — это не только рабочая проза, когда сплошь на­ кидки и неурядицы да «изматывающая авральная работа», но и трудовая поэзия, которая, в конце концов, дает как бы второе дыхание для продолжения начатого дейст­ вия. И, полностью игнорируя романтиче­ скую устремленность человека дела, подме­ няя ее производственной необходимостью, механической, изо дня в день повторяющей­ ся трудовой будничностью, С. Алексеев за­ ведомо обедняет своих героев, выхолащивает живые человеческие отношения. Здесь уместно вспомнить роман замеча­ тельного советского писателя О. Куваева «Территория». В нем тоже, по верному вы- ражению О. Салынского, «работа для ге­ роев романа — единственно возможное средство выражения личности» •. Но какое выражение! Не нудная обязанность рабо­ тать, а «умение работать... ежечасная го­ товность к работе» отличает куваевских ге­ роев, и еще — «преданность вере, что это и есть единственно правильная жизнь на земле». Не случайно жизнь для О. Ку­ ваева вообще ассоциировалась с непрерыв­ ным геологическим маршрутом, где преодо­ ление считается нормой существования, одним из обязательных условий данного образа жизни. Именно эта преданность де­ лу, вера в дело, пронизанная «энергией страсти», резко выделили в свое время роман «Территория» из ряда тематически однородных произведений, и он до сих пор привлекает внимание читателей. Один из первых в нашей литературе О. Куваев проложил новый маршрут: по­ казал людей не идущих за романтикой, а романтиков по своему существу, для ко­ торых нет жизни вне дела, но и нет дела вне его красоты и поэзии. Я, наверное, нс ошибусь, если скажу, что А. Проханов и К. Лагунов продолжают направление, взятое О. Куваевым. Однако О. Кув'аев наметил "не Только но­ вый литературный маршрут;_он дал в «Терри­ тории» новый тип романтического героя, ге­ роя, так резко отличающегося от своих пред­ шественников, воспетых «голубой романти­ кой». Впрочем, говорить, наверное, следо­ вало бы о двух разновидностях этого ти­ па, представленных в образах Чинкова и Бакланова. Бакланов в чем-то повторяет и продолжает, развивает Чинкова. Бакутин К. Лагунова и прохановский Пушкарев тоже по-своему продолжают и развивают те основы характера романтиче­ ского героя сегодняшнего дня, которые были заложены в центральных персонажах «Тер­ ритории». Сопоставляя Чинкова и Бакланова с Бакутиным и Пушкаревым, хочется обра­ тить внимание вот на какую объединяющую их особенность: они — лидеры, но лидеры не просто по должности, номенклатурной разнарядке или специфике выполняемого задания, ,а лидеры по состоянию души, лидеры в силу богом данной «энергии стра­ сти», способности преодолевать самим и ве­ сти на преодоление других. Конечно, можно возразить, что лидер во­ все не обязательно романтик в душе. Но с этим едва ли можно согласиться, если, разу­ меется, понимать романтику не как пустую восторженность или жажду экзотики: без серьезной мечты, без горячей устремленно­ сти к ней, без страсти к действию, напря­ женнейшему труду и поиску нового — без существования всего этого в себе самом «О. С а л ы н с к и й . Человек в пути. «Вопро­ сы литературы», 1979, № 3, с. 23.