Сибирские огни, № 2 - 1983

готовые к таким прозаическим трудностям, когда бороться надо не со стихией и мед­ ведями, а с нечестными и беспринципными людьми, парни не находят в себе ни сил, ни желания что-то преодолевать, искать справедливость, что-то ломать и перестраи­ вать в этом, совсем не похожем на их пред­ ставления, мире. И автор рассказа не раз­ ражается праведным гневом по поводу бег­ ства «пришельцев». Скорее его пафос нап­ равлен против тех, кто сбил с толку этих «пришельцев», кто «забыл» объяснить моло­ дым людям, решившим начать «собственную историю» в Сибири, что «Сибирь — боль­ шая и разная». Размышляя об отношении к романтике героев и авторов художественной прозы, воспевающих современных первопроходцев, невольно задаешься вопросом, а нужна ли романтика вообще для полноценного и пол­ нокровного изображения сегодняшней Си­ бири? Или, если непосредственно перенести этот вопрос в контекст самой жизни, — продолжает ли она существовать в душах и сознании тех, кто едет обживать новые земли, необходима ли она им? Ведь что ни говори, а нынешняя проза о современ­ ной Сибири -и- проза производственная по большей части, со страстями и конфликта­ ми, весьма далекими от того условного мира, в котором, как правило, обитают персонажи «голубой романтики». Один из героев молодого томского писателя Сергея Алексеева в повести «Створ» прямо заявляет, что сегодня «любая романтика — это производство, обыкновенное, как за­ вод или фабрика». Отсюда и соответству­ ющее отношение к романтическим подви­ гам: «— Привыкли считать экспедицию каким- то особым производством, — рубил на­ чальник участка. — Мол, там не просто люди работают, а сплошные герои! Надо, по две смены работают, надо, в воду полезут, как лазили в прошлую осень, когда брус уплыл! Тоже ведь -сначала шум был: рази­ ни, лодыри, золотой брус проворонили. А когда выловили его, героями сделались. Был бы у нас исправный трактор, и подви­ гов бы этих дурацких не было. Смех! Под­ виг из-за форсунки». Еще более последовательно «штурмовой» героизм развенчивается в романах И. Ви­ ноградова «Плотина» и К. Лагунова «Боль­ но берег крут». — «Вам никогда всем не приходило ког­ да-нибудь в голову, что первоисточником всякого происшествия являются безалабер­ ность, неосмотрительность, грубость в ра­ боте?» — выговаривает в романе «Плоти­ на» своим подчиненным начальник строи­ тельства ГЭС Острогорцев. А начальник од­ ного из участков этой стройки Николай Ва­ сильевич Густов развивает эту мысль уже в несколько иной плоскости: «...Одинаковых ГЭС практически не бывает, и когда мы не­ которые свои заторы начинаем объяснять уникальностью своей стройки, не всегда этому верьте. Мы и предназначены для того, . чтобы создавать уникальные объ­ екты...» Непримиримо, настроены против «подвига из-за форсунки» многие герои романа А. Проханова «Место действия». Да и у того же Б. Лапина в «Караване» не все персонажи — подданные его величе­ ства романтического подвига. В одной из лучших своих повестей «Две­ надцатая буровая» В. Поволяев тоже доста­ точно осторожен в изображении подвига, хотя в целом накал страстей здесь высок; буровики в повести представлены людьми очень сдержанными, мастерами своего дела, не склонными к дешевым эффектам, а эк­ стремальная ситуация — пожар на бу­ ровой — передана как одна из печальных, но вполне обычных в буровой практике си­ туаций (недаром один из прибывших к ме­ сту происшествия специалистов спокойно замечает, что едва ли не половина вновь пробитых нефтяных скважин загорается и к этому надо быть готовым). И прямо-таки с откровенной полемичностью (с произведе­ ниями, окрашенными тонами «голубой ро­ мантики») высвечена В. Поволяевым истин­ ная цена подвига. Есть в «Двенадцатой буровой» очень,'на мой взгляд, запоминающийся образ хапуги и проходимца дизелиста Косых. Во время пожара требуется заварить фланец на го­ рящей скважине, и Косых вызывается это сделать. Побудительный мотив у него один: за деньги и славу он и сесть готов на огнедышащий фонтан. Но, оказывается (и автору всем поведением Косых это пси­ хологически тонко удается передать), одно­ го стимула и желания для совершения подвига мало. Надо обладать еще и крепкой нравственной основой. И у последней гра­ ни, которую требовалось переступить, что­ бы совершить подвиг, Косых дрогнул, рас­ клеился, полностью обнажил ничтожную свою душонку. Мысль о том, что риск смертелен, что в любой момент возможен взрыв, полностью парализует новоявленного «героя», ему уже наплевать и на славу, и на деньги, если слава и деньги лежат на одних весах с жизнью. «И Косых не выдер­ жал, заорал на всю тайгу, выпустил из рук плавильник и привстал в рост, не видя уже, как тает прикипевший к фланцу электрод... Косых отпрыгнул от фонтана и захолодел, когда понял, что ему отказали ноги: от озноба и страха он даже не мог держаться на них. И пополз на четвереньках прочь от фонтана...» Следом резким, но таким необходимым диссонансом изображена работа сварщика, сменившего Косых, — молодого парня, не помышляющего ни о каком подвиге, од­ нако твердо знающего: это надо сделать: -«Подошел к фонтану не бегом, на высокой скорости, а нормальным шагом, только от огня все рукавицей прикрывался, нос берег, боялся, как бы не обжариться. У фонтана он аккуратно разложил свою нехитрую амуницию... и начал варить — очень буднич­ но, не спеша, будто показывал в учебном классе, как сооружается тот или иной шов». И эта будничность на фоне грозно реву­ щего огня убеждает гораздо больше, нежели все потуги как-то необычно красиво изо­ бразить трудное и опасное дело. Вот и один из персонажей повести Б. Ла­ пина «Караван» вполне трезво судит о «производственном» подвиге: «Хватит с нас подвигов, много довольны, потому что за каждым таким подвигом — чьи-то недо­ умки, недоделки, а то и прямое разгильдяй­ ство».