Сибирские огни, № 1 - 1983
лись на несколько лет наперед, всех околесили. Вот и город наш област ной, пришел поезд. Мы с вокзала прямо в аэропорт и как раз угодили иа самолет, в совхоз свой. Прилетели, переночевали у знакомых, а утром в Тырновку на почтовой доехали. Подходим к мосту, избу свою увиде ли —и так светло на душе, лучше не надо быть. Соседка подошла, ключ принесла. Зашли в избу —тепло, жилым духом пахнет. Она, соседка, че рез два дня на третий топила печку-голландку, чтоб не выстудило вко нец избу, нам в холодную не входить. Сели чай пить с дедом. Все, приехали... Два года прожили мы еще на Шегарке. Два года, а сколько перемен случилось там за это время. Стал народ разъезжаться-горе-то какое! После войны, вспомнить, не было беды такой, схожей. Часть в Понома- ревке осела, на центральной усадьбе совхоза, а остальные подальше — кто куда. Избы бросали —не покупал никто, не нужно, даже на дрова не брали, так и стоят заколоченные. Скот перегнали, распределили по другим фермам, один ^урт молодняка оставили пока в Тырновке. Школу закрыли: учеников нет, и магазин было закрыли, да через некоторое время разрешили опять, потому как нельзя совсем без магазина, йаже если три семьи останется. Товару большого не завозили, а так, мелочь, ну и хЛеб. Вот двадцать семь жилых дворов осталось. Вот восемнадцать. Вот одиннадцать. Выйдешь утром: ти-ихо. Изба через дорогу на самом бере гу как и наша, дым над трубой не подымается, окна —крест-накрест досками. Жутко станет. Мы с семьей этой, что усадьбу оставила, трид цать лет бок о бок прожили. Я попервости заходила на проводы, а по том перестала: плачешь да плачешь —навсегда прощаешься. Ах, милые вы мои товарки-подруженьки, старухи тырновские, сколько выстрадали мы здесь с вами, сколько слез пролили, дел переделали, будто год от го ду друг-дружку за руки держали-поддерживали. И родились здесь, и росли здесь, и рожали здесь, и хоронили здесь, и провожали здесь, и встречали здесь, и состарились здесь, века своего не заметив бабьего, здесь бы и умереть, ан нет, уезжать приходится в края чужие, усадьбы, могилы родные бросать, тропы-дороги исхоженные. Прощайте, милые мои, и меня простите, еще увидимся если, так уж на том свете. Так при читала я на проводах и сама себе не рада была от крика. Да и дед ру гался: ты что, мать, спятила совсем, орешь, как на похоронах. Уезжают, что ж теперь делать? Оплакивать? Они —сегодня, нам —завтра. Время, видно, такое пришло, сдвинулось —не повернуть. В первых днях сентября Валька приехал, недели три прожил. Кар тошку помог выкопать, скоро убрали —мало садили против прежних лет. А осень стояла в том году на Шегарке —давно таких осеней не видели. Долгая, сухая, ясная. Глянешь за огороды на согры, они желто-красным горят. Осины —особо. Валька целыми днями с ружьем шарился окрест, на косачей молодых охотился. На болота сходил за клюквой, грибов- опят натаскал-наеушил и нам, и себе в город. На расставанье баню вы топила, с дедом париться ходили они на первом жару. Ужинать сели рано, часу в седьмом, и долго сидели, разговаривали. «Что посоветуешь, В'адь?» —дед спросил его, думая о деревне. «А что Гут советовать,— Валька нам,—живите, как и жили, держитесь до последнего». Что ж держаться, думаю про себя, семь дворов осталось. А он: «Если случится такое, что все разъедутся, одни вы останетесь, тогда другое дело, станем что-то думать. Я бы вас, слов нет, сейчас взял к себе, да сами видите, в каком я положении. Хорошо еще, что мастерская есть, а то хоть на частную просись. Квартиру делить нет смысла, да и не хочу я, чтобы она с ребенком в однокомнатной жила. Другую квартиру мне в ближай шее время не дадут, и говорить нечего. Может, лет через пять, не рань ше. Да и ложилось ли бы вам в городе — неизвестно. Люди вы деревен ские, всю жизнь на воздухе. А там что? От одной воды сорок болезней прицепится. Если и переезжать, то недалеко от своих м.ест, в Понома- ревку, скажем, она еще долго продержится. Но это —крайний случай, а пока надо жить здесь. Я буду чаще приезжать, помогать с Огородом
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2