Сибирские огни, № 1 - 1983
дело. Лень, ее ни за какими словами не спрячешь. Она еще кое-как шевелится по дому, а он пришел, газету в руки и—навзничь. Хоть трава не расти! А врать, а похваляться, Гринька-то, хуже бабы последней. «Мы,—говорит,— знаешь как, мам, жили на Украине,— и туда вишь черти заносили,—шелковые занавески на окнах висели, индюков держа ли по полсотни, аж надоедала индюшатина». «Ох, милый ты мой дите- нок,—думаю себе,—уж какие там индюки, какой шелк, когда у тебя вон рубаха сопрела на плечах, переменить нечем». Пока жили в Тырновке, еще один ребенок родился у них, пятый. Цозвал на крестины, подвыпил и отцу: «Я, тять, сдобой хочу сравняться. У вас с матерью семеро детей, и у меня должно быть семеро. Двоих еще надо». «С твоей ухваткой только и плодить, думаю. С этими-то по миру пойдешь». Летом коров пас, Гринька, с первых проталин по заморозки. Ну — июнь, комар, паут, слепец скотину сечет, самому успевай отмахивайся. А со второй половины июля, да август потом, да сентябрь благодать-то какая держится. Паутина летит. Коровы пасутся, попьют, лягут на водо пое, опять пастись. А он лежит себе на водопое, книжечку почитывает. Или спит. Одна забота —с места на место перейти. Выспится за день, а потом и ночь еще. Кругом леса, болота, грибов-ягод тьма-тьмущая, коробами вози. Да ты бы, пока пасешь, огрузился грибами-ягодами, под полье с кладовой забил соленьем-вареньем. Ну-у, куда там. Ле-ежит на ветерке. Семья —сам-седьмой... Редко я к ним ходила, пойдешь —расстроишься только. Грязь, ре бятишки грязные, бани не знают. Вытоплю баню, позову, тогда придут, помоются. Помоются, а переодеться не во что, нет смены чистой. Тогда я пойду на неделе, соберу все тряпье по углам, принесу, перестираю, пе реглажу да обратно к ним: вот вам к субботе. Пожили-пожили, в соседнюю деревню уехали, во Вдовинское. Дес кать, школа-восьмилетка там, ребятишкам не надо за шесть верст ходить по грязи, по морозу. А мы-то с дедом знаем: от нас уехали, с глаз долой, чтоб слободнее чувствовать себя. Году не продержались во Вдовинском, и школа не помогла. Перебрались в совхоз «Боярский», верст за восемь десят от наших мест, ближе к райцентру. Как уж они в Боярском жи ли—не знаем. Слыхали только стороной, что опять родился ребенок у них, девчонка, будто бы. Из Боярского в «Новый» они подались, легче там показалось: нё надо корову держать, с огородом канителиться. Кар тошку и овощей можно выписать в совхозе, а молоко и кефир в магази нах продают, из города привозят. Вот как просто. А он, бедный, мучился с хозяйством да с огородом, носился из одной деревни в другую, не знал, как освободиться. А тут приехал —и все само тебе в руки идет: хочешь—- овощи, хочешь —молоко. В гости звал, седьмого внука поглядеть. В «Новом» уже родился. Теперь, Гриня пишет, сравнялся с вашей семьей. Ну, думаю, слава богу, хоть одна забота отвалилась, а то ведь замучил ся, почитай, мужик... Старуха усмехнулась и продолжила: — Ну, раз звал, мы и поехали с дедом навестить. Дед было сразу супротив настроился да я уговорила. Сын все-таки, хоть и непутевый. Вышли из автобуса, решили в магазин по пути зайти, гостинцев ребя тишкам купить. Пряников купили, конфет в бумажках. Пошли дальше. «Где Егоровы живут?» —спрашиваем встречных. «А во-он дом,— пока зывают,—от углового третий. Да слышите крик? Это у них. Дерутся опять. Или развод». — О-ох, царица небесная! И что меня надоумило к ним, надо было послушать деда. Делать нечего, не поворачивать же назад. Идем, а ноги как «е свои, ослабли от страха. Подходим, а у них шабаш: окна настежь, в окна тряпье летит, табуретки —это они имущество делят. Ребятишки визжат, Гриня с женой друг на друга матом, слов не жалея. Смотрим, Гриня выскакивает на крыльцо, опорки на босу ногу, расхристанный, рубаха от ворота до пупа разорвана, лицо в царапинах —это она его когтями драла. Оглядывается, что б такое схватить. А тут мы в ограде.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2