Сибирские огни, № 1 - 1983
видишь, специальность. Да еще какая специальность! Чистая работа, не что-нибудь гам... не гайки крутить под трактором в поле. На службу хо дить не надо, говорит. Сиди дома, рисуй. А деньги начисляют. Где еще найдешь такую работу. А ругать —и ругал, правда... — В армию его не взяли,— рассказывала старуха про сына-худож- ника,—прихрамывает он. Не шибко чтобы, но заметно. На левую ногу припадает. Парнишкой еще, в классе шестом, наверно, учился, полез весной на березу ж вороньему гнезду, яички вынуть хотел, сорвался и упал... Рисовать стал рано, класса с четвертого, все газеты школьные на стену оформлял. Принесет домой, разложит на столе и ходит вокруг, раскрашивает. А когда в десятилетке учился, показал кому-то из учи телей рисунки, тот похвалил, сказал, что способности, мол, у тебя, разви вать их надо, ни в коем случае не бросай рисовать. Аттестат получишь, подавай в училище, где на художников готовят. Не отступайся. Ну он, Валька, и запомнил совет. Да два года пропустил еще после школы, не поступал. Он не то боялся, что экзамент не выдержит, а что с.рисун ками не пропустят. Слабые, скажут, С нами жил, летом коров индиви дуальных пас, зимой на ферме помогал. И все с книжкой. Или рисует, или читает. Вот отец тогда и сердился на него. А я заступалась. Да лад но тебе, дед, говорю, кричать. Он же помогает и с сенокосом, и с огоро дом, и с дровами. Куда больше. Запалить хочешь парня. Жалко, калека вроде. На вторую весну, как от шкоыы отошел, собрал рисунки, какие получше, конверт большой склеил, сам отнес на почту во Вдовинское, отправил.. А далеко отправил, в Ленинград, вон аж куда. Стал ждать. Почтальон покажется, он навстречу выскакивает. Вскорости известие пришло ему: приезжай. Радый был. Прибежал в избу, а сам на месте не стоит. Мам, уезжаю. Собрали мы его, проводили до конторы—маши на с фермы на центральную шла. Стали прощаться, заплакала я, и дед запйакал. — Заплакал,—сознался старик,—не по себе стало. И неловко как- то, что кричал на него. Тихий он, не похожий на остальных. Прощения у него попросил. А он обнял меня и говорит: ладно, тять, что вспоминать об этом. И я бы на твоем месте, может быть, так же бы ругался. До свидания... * — Каждое лето приезжал,—вспоминала старуха.—И все ходит по полям, все ходит. По Шегарке с удочкой в обе стороны от деревни ухо дил на сколько верст. Сильно он места наши любит. Лучше наших мест нет ничего, говорит. И ягод нарвет, и грибов груздей-опят наносит, и ве ников в зиму навяжет. А то запечалится вдруг, уйдет к бане на берег, сядет на порожек и сидит, смотрит на речку. «Чего ты,—спросишь,— раздумался?» — «Да так,— скажет.— Вот разбредется деревня двор по двору, жалко. И вам придется куда-то уезжать, а не надо бы»,— «Да ты все одно с нами жить не будешь».—«Жить не буду, а приезжал бы. Родина здесь». — Вот как он уж тогда рассуждал,—покивал головой старик.— Грамотный. Чуял, что деревня исчезнет скоро, последние годы держится. — Закончил,—опять повела рассказ старуха,—в Красноярск на правили. Квартеру скоро дали и помещение, где рисовать. Как помеще ние называется, дед? Никак заломяиъь не могу, а слово вроде наше, зна комое. — Да мастерская. Видишь, какое уважение им, художникам. Кому расскажи —не поверят. Да ведь и не верили наши деревенские по первости. — Не верили,—поддакнула старуха.—Когда приехал из Краснояр ска, изменился. Нестриженый, борода. А лицом не худой, веселый. По шел вечером в магазин, за папиросами, кажись. Мужики там собрались, выпивши были —день банный. Кто-то посмеялся там над ним, над боро дой. В диковину всем; молодой, а бороду отрастил. В деревне старики без бород. А он, Валька, как стал говорить, все рты и пораскрывали. Не ругался, нет. Вроде лекции говорил, как по-писаному. Лекцию тут нам приезжали читать; ходили в клуб, так никто ничего не понял. Потом
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2