Сибирские огни, № 1 - 1983

что его угнетает или искажает. Человек, приходит в себя, и его душа оказыва­ ется единственным выходом в действитель­ ный, а не обманный, мир. Прозревает Саня («Век живи — век лю­ би»), понимает не инерционно-механическое свое бытование, осознает свое бытие, пони­ мает, что он жив. И как бы вспоминая, раз- буживая в себе забытое или спавшее чувст­ во того, что душа его бессмертна, как чувство связанности с огромным живым ми­ ром. В нем, в Сане, открывается внутренний слух, просыпаются, в нем голоса природы, ее движения, голоса любви. «...На разные лады в темноту и пустоту звучали в нем разные голоса. И все' они шли из него, бы­ ли. частью его растревоженной плоти и мыс­ ли, все они повторяли то, что в растерян­ ности, в тревоге или в гневе мог бы сказать он. Он узнавал и то, что мог бы сказать через много-много лет. И только один голос произнес такое, такие грязные и грубые слова и таким привычно-уверенным тоном, чего в нем не было и никогда не могло быть. Он проснулся в ужасе: что это? кто это? откуда это взялось?» Приходится ли гадать вместе с мальчи­ ком — откуда эти грязные и грубые слова в нем, если писатель уже в. названии рас­ сказа как бы дает на это ответ, заменяя слово «учись» словом «люби». Если доброта исходна в душе мальчика, только он ее осознает, вспоминает, соприкоснувшись с великим миром природы, то злым словам он научен, они привнесены в него насильно. И эти слова, этот голос не разбужен в его душе подлым дядей Володей, а именно привнесен, вбит «в процессе учения»: «— Больше не забудешь. Учить вас на­ до...»— говорит он, садистски выждав мо­ мент, когда, издевательски унизив, он смо­ жет научить правильной жизни и мальца, и легкого в судьбе, а потому и неприятно­ го ему, Митяя. Впервые голос зла прозвучал в душе мальчика, но злые голоса не оставят его и дальше, они с годами будут все звучней и порою не станут внешне казаться ему грубыми и грязными, а станут всякими — и льстивыми, и заискивающими, и жалост­ ливыми, и торжественными... Но вся и за­ дача в том, чтобы как можно раньше ус­ лышать в себе свои, то есть вечные голоса Природы, чтобы понимать и отвергать чуж­ дые. Долго и мучительно приходит в себя ге­ рой рассказа «Наташа». Он вспоминает и не может вспомнить — где же он видел девушку, медсестру Наташу, и мы уже му-- чаемся вместе с ним, а когда все выясняет­ ся, то с удивлением думаем: да! ведь дей­ ствительно же, они — летали вместе! Так удивляемся, что раньше не догадались, не вспомнили, точно могли знать об этом, точ­ но знали, но забыли. Почему все это? Не потому ли, что у каждого из нас была та­ кая ли, как у героя рассказа, иная ли, но светлая и дружески добрая душа, которая любовью своей и сотворила нас, и малых вывела на свет, и слово в нас прорастила, и поднимала на руках своих так высоко, что мы и вправду летали. Мать, Женщина, Родина, Любовь... Она-то и приходит к герою в трудный час и вновь, как в том детском сне, ведет по родной земле, влечет над родными просторами и говорит: вспом­ ни, живи, люби1 Один из рассказов называется «Не мо- гу-у!», и он о таком человеке, который уже не способен прийти в себя, поскольку себя окончательно утратил. Как, почему? — мы можем дать на эти вопросы сотни ответов, повседневно. встречая и видя людей, утра­ тивших или утрачивающих себя. Что ста­ лось в жизни с Герольдом, но пересилили в душе его голоса зла, запутали его, за­ глушили голоса доброй, создавшей его Природы. И не может он, не может он ни­ чего, влекомый в темноту поездом. Только на миг просыпается в нем он сам, только на миг он приходит в себя, узнав тот са­ мый, один из тьмы — голос зла, голос со­ седа по вагону, обладателя нежного брюш­ ка и трико с белою полосою. Это «образованное трико», или «порожняк», как называет его Герольд, и Володя из рассказа «Век живи — век люби» — еди­ ное существо: трусливое и подлое, ханже- ски-равнодушное, для которого правиль­ ность, порядок не цель, а только средство для унижения людей, существо, которое этой правильности и порядка добивается такими подлыми средствами, что и самый смысл* цели становится извращенным и противным всему человеческому существу. Рассказ «Не могу-у!» придает циклу как бы еще одно измерение своей внешней призем- ленностью, внешней простотой. Тут реалии, портреты, бытовая ситуация. Но сутью сво­ ей рассказ продолжает единую линию всего цикла. И в рассказе «Что передать вороне?» че­ ловек собирается (собирает1 себя), идет к себе, к целостному состоянию. Но еще этот рассказ о том, что тогда только оно, это целостное состояние и может наступить, когда человек активно осознает, почувству­ ет и откликнется своей соединенности не только с природой и силами ее, не только с тем, что в вечности над ним, но и с ближни­ ми своими, с маленькой дочерью своей. Ут­ рата единосущности с дочерью — это не дает герою возможности ощутить себя цельным. И уже не только ворона, став­ шая связующей ниточкой между отцом и дочерью, но и вся огромная в своей силе Природа старается передать от одного че­ ловека к другому, что они должны быть едины, что они неразделимы, что от их раз- деленности — боль удваивается, а радость мельчает, что вот ты думаешь: «это только мое» и ограждаешь это «только мое», пе­ стуешь его, а оно, оказывается, так никог­ да и не сможет стать даже частью истинно твоего, если ты не поймешь, что это «толь­ ко мое» принадлежит всему — и дочери, и жене, и мужикам в автобусе и на катере, и небу над озером, и озеру, и тайге, и всему с болью и радостью, прозрениями и утратами идущему из прошлого в будущее через душу твою — живому и одухотворен­ ному миру. Великое множество слов, понятных рус­ скому глазу, пишется и печатается -в наши дни, но от встречи с истинно русским, ред­ ким словом чувствуешь только, как не­ привычно оно в обиходе текущей беллет­ ристики, каким родным, сердечным светом, музыкой и болью наполнено, как созвучно оно всему высокому и честному, что состав­ ляло и составляет наше национальное ду